Нравилась ему эта кисло-сладкая жидкость расслабляющего действия. Любил вина, но не десертные. Любил коньяк. Но, насколько знала Нэя из маминых разговоров, что якобы раньше он вообще не пил. Причем категорически. Знала она, что много работ он сменил. При чем работал весьма хорошо. Добросовестно. Отзывчивым человеком был. За то, может, и страдал. Нэя помнила отца. Помнила его сильные, немного узловатые, крепкие, но такие нежные руки. Выстирав белье и приведя себя в порядок, Нэя вошла в свою комнату и плюхнувшись на диван продолжила вспоминать прошлое. Она помнила, как папка купал ее маленькую в ванне. Ее накупает и сам весь мокрый и веселый. А она только и визжала от радости и простого, самого простого и обыкновенного детского счастья – видеть отца и мать. Тех единственных, неповторимых, которые подарили ей жизнь, любя друг друга. Нэя прослезилась. Она как в детстве слышала голос отца, когда они были в ванной:
– А ну-ка, давай-ка, плыви! Вот молодец ты у к меня какая! Давай, давай, давай!
Нэя барахтаясь в воде, брызгалась ею, как могла. Брызги летели аж до самого потолка! А отец только смеялся. Если вода остывала, то подливал еще горячей. Нэя отплевываясь от попавшей в ротик воды, визжала от радости и счастья. Прыгала, брызгалась, барахталась!
– Эй! Чего удумали? – говорила пришедшая в ванную мать, – того и гляди соседей затопите. Нэя! Ну перестань барахтаться! Визг подняла! Оглушила прямо!
Нэя немного виновато смотрела на мать. Но отец был на стороне Нэи.
– А каких соседей затопим, снизу или сверху?
– Да не только их, вы всех скоро затопите! Давайте скоро вылезать из ванной! – мать ушла.
И это надо так! В самый разгар! Но папа поддержал Нэю:
– Дочь, давай заканчивать. А то нам обоим влетит от мамы. Еще немного и вылезаем. А пока – веселись!
И снова брызги, снова веселье! Но вот, наконец, пришла мама с самыми серьезными намерениями:
– Так, ну что? Набарахтались? Навеселились? А теперь быстро намыливаемся, смываем мыло и вытираемся!
Вот чего не любила Нэя, так это мылиться! Мыло! Ужас! Вместо смеха теперь из ванной раздавался рев. Это означало лишь одно – мама брала власть в свои руки! Мама не папа! У нее не побалуешь! Не забалуешь! Папа, подчиняясь маме, только вздыхал, сочувствуя Нэе. А та, не унимаясь, ревела, кое-как выговаривая слова и растирая выступившие сопли:
– Ааа, мыло в глаз попало! Не хотю мыться! Аааа….
Но мама даже и слушать не хотела ее речей:
– Да стой ты, в конце-то концов, и прекращай реветь! Вся в соплях! Отпарились! Из носа повытекали! Стой, тебе говорят! Ну а ты чего, как не живой? – обращалась она к мужу, – помоги, что ли? Да в конце-то концов, стой! Тебе говорю!
Наконец, наревевшуюся Нэю она брала в полотенце, кутала ее и несла в постель.
– Так, все, баи. Спать! – звучал вечерний материнский приговор!
Ох, как не хотелось Нэе
