Бибой и Бобой подошли к рынку, и тут случилось что-то непонятное. Люди, увидев нас, стали затихать. Нет, Мэтра тут уважали. Заставил я стольный град считаться со своей персоной. Но не так уж, чтобы замолкать при приближении. А тут замолкали, расступались и кланялись почтительно. Я обеспокоенно повернулся к Хмылу, зашептал ему на ухо:
– Что происходит?
Хмыл смущённо кашлянул:
– Да тут дело такое, вашество, как стража сказала, кто столицу от ночного кошмара избавил, дак люди того…
– Чего того? – прошипел я, – Башкой поехали?
– Да славят вас везде, командир, – ответил Боба сзади. – Рассказывают друг другу. Мол, защитник города, все дела. Стража королевская не смогла, а Мэтр изумел. И от бандитов освободил, не грабят теперь почём зря. И чудище укокошил, значит.
Я посмотрел на толпу и увидел десятки глаз, направленные на меня. И в глазах этих было такое… отчего мои глаза чуть не защипало. Обычное же дело сделал, вроде. Мы на Родине таких вот упырей с пацанами пачками брали. Искореняли преступность. И убийцы, и педофилы, и мошенники – кого только не приходилось ловить. Бандиты если чем от некроманта отличались, то не сильно. Такая же подлая сущность, питающаяся за счёт других. Такие же сволочи, выходящие на охоту. Только каждый на свою. Кто за детьми. Кто за наживой. А мы всё это видели потом, выезжали на место происшествия и начинали работать. Опрашивали свидетелей, изучали камеры видеонаблюдения. Пробивали номера телефонов. И шли-шли по следам бандитов. Изо дня в день. А перед глазами стояли трупы убитых. Заплаканные бабушки, которых лишили последней копейки. Убитые горем родители, опознающие тело или привезшие своего ребёнка на медосвидетельствование после надругательства. И мы сидели в засадах, трясли блат-хаты, выходили на вооружённых отморозков. И ни разу никто не посмотрел на меня ТАКИМИ глазами там, дома. В лучшем случае принимали, как должное. В худшем называли ментами и легавыми. Кричали о проволочках и о том, что не хотим работать. А тут…
Какая-то торговка подбежала с пирожками и протянула:
– Мэтр, угостись пирожочками! Сама пекла! Я тут каждый день стою! Угостись, пожалуйста!
Я неловко взял пирожки, и тут же подскочил молодой парень с корзиной:
– Мэтр, не побрезгуй! Балычок свеженький! Возьми! – и посмотрел умоляюще, чуть ли не заискивающе.
Я кивнул неловко. Взял корзину и передал её Бибе. Хмыл сгрёб пирожки, и мы пошли дальше. А люди расступались и кланялись. Кто-то ещё сунул свёрток. Какая-то бабка кувшин вручила бархызу. Тот взял и шёл теперь с кувшином этим на вытянутых руках, будто мину нёс. Мы прошли через рынок, и я облегчённо выдохнул. Так неловко я себя не чувствовал никогда и нигде. Вроде, прожжённый циник, а на ж ты, расчувствовался. Чтобы скрыть неловкость и смущение повернулся сурово к парням:
– Видите, за что боремся?
– За что? – тут же встрял Хмыл.
– За то, чтобы тебя, поганца, за нормального человека принимали, – ответил я, и братья весело загоготали.
