как рано, уже одиннадцатый час, – хмыкает сын, придирчиво оглядывая меня, – А папа где?
– В спальне, – морщусь, потирая виски.
– Поругались?
– Не сильно, – пожимаю плечами.
Не то, чтобы наши дети были слепые и глухие, но у нас с Сашкой негласное соглашение – держать хорошую мину до последнего.
– Ну да, так не сильно, что ты впервые докатилась до дивана на первом этаже, – Левка закатывает глаза и направляется к холодильнику, – Надеюсь хоть не пинком из спальни выпер?
– Твой папа не такой, – вяло сообщаю на автомате.
– Ага…Мам, что пожрать? – Лева скептически оглядывает внутренности холодильника, и в этот момент он так пугающе похож на своего отца, что меня тянет его послать, как Сашку вчера.
Они в принципе – как из ларца. Одно лицо, одни жесты, одни повадки. Даже Левкина стрижка похожа на ту, что Сашка носил в молодости – у сына выбрита половина головы справа, а слева длинный льняной чуб до самого подбородка, который он постоянно нервно заправляет за ухо. Те же серые глаза, рыжеватые ресницы, тот же рост – он уже почти с Сашку в свои четырнадцать. Те же тонкие губы, которые Левка вечно недовольно поджимает, а, когда улыбается, слегка напрягает верхнюю губу. Те же плечи как у гребца. Вот только сын – еще подросток и совсем худой, отчего создается впечатление, что на эти богатырские плечи повесили чье-то длинное тщедушное тельце с непропорционально большими руками и ногами. Гуттаперчевый мой…
Сейчас Левка хмурит пшеничные прямые брови, как у отца, в ожидании оглашения мной домашнего меню, но его нет. Ничего не изменилось со вчера.
– Все, что найдешь, все твое, – милостиво предлагаю сыну.
– То есть ничего, – констатирует этот вечно голодный подросток.
– То есть если будешь жарить яичницу, рассчитывай на меня тоже, – встаю с дивана и сладко тянусь во весь рост.
– Шикарно…Еще и припрягла. Если вы из-за этого ругались, то, знай, мать, я на стороне отца!
– Ты всегда на стороне отца, – отмахиваюсь я, направляясь к лестнице на второй этаж с горой смятого постельного белья, снятого с дивана, – Так, я умываться, и мне поработать надо. Уже почти одиннадцать. Блин, я Кире обещала к двум на склон подойти…Короче, кофе мне сваришь, Лёв, а?
– Эксплуататорша! – рычит сын, сверля меня возмущенным взглядом исподлобья.
– Спасибо! Ты самый лучший у меня! – чмокаю укорачивающегося Левку в гладкую персиковую щеку и оставляю на первом этаже одного.
***
В нашу спальню пробираюсь тихо-тихо. Сначала приоткрываю предательски скрипнувшую дверь, сквозь щелочку пару секунд лицезрею сладко похрапывающего мужа, и только потом просачиваюсь вся. Солнце заливает нашу светлую комнату жаркими веселыми лучами, нагревая воздух до летних температур, и я по привычке переживаю, что Сашке спать душно. Подхожу к окну, открываю форточку и задергиваю шторы раньше, чем успеваю подумать, что он вообще-то никакой заботы не заслужил. Еще и звук проехавшихся по гардине занавесок заставляет его сонно заворошиться в
