тряпьём щелями, плюхнулась на сундук и вдруг заревела в голос.
– Ох, беда, беда, – выдохнула мать и засуетилась вокруг дочери.
– Чего ревёшь, дура? – рявкнул отец.
– Загулял Митька-то, будь он проклят! – выкрикнула Наташа.
– Это какой Митька, твой, что ль? – удивилась мать.
– «Мой Митька»! Никакой он не мой! Он с Нюркой гуляет!
– С какой Нюркой? Той, что Новых?
– Нет, с нашей! С Сырбу!
– Вот беда-то, – охнула Анна.
– Нашли беду, дуры, – сказал Михаил, поднимаясь с самодельного табурета. – Всё-то у Васьки не так, как у людей, даже дочку толком не воспитал. Нехай гуляет твой Митька, женю – обломаю, будет ишо гулять! А с Нюркой пусть батька с маманей разбираются.
– Не хочу, не пойду! Нюрке надует пузо и на ней женится!
– С чего ты взяла, что он пузо ей надует?
– Видела, – говорила Наташка, рыдая и закашливаясь от слёз, – проследила за ними, всё видела. Они как кобель с сучкой!
– Тьфу! – плюнул Михаил и отошёл от дочери, начисто забыв, что собирался оттаскать её за чёрную косу, не со зла, а так, для порядку. – Другого жениха подыщем, нечего чужие объедки подбирать.
– Не хочу другого, за Митьку хочу! – зарыдала Наташа с новой силой.
– Так хочешь или не хочешь? – разозлился отец, и без того взвинченный. – Чтоб тебе провалиться! За кого скажу, за того и пойдёшь! А теперь баста, заворачивай слёзы, и чтобы тихо тут было.
Наташа, послушно задавливая рыдания, зашлась в икоте. Анна топталась рядом, утирала дочке лицо ветхим полотенцем и с опаской оглядывалась на мужа, силясь рассмотреть в потёмках его лицо: злится или не злится?
– Мама, убью, – шептала Наташа и плакала уже беззвучно.
– Кого убьёшь, дочка? – шёпотом спросила Анна.
– Её убью. Нюрку. Предательница! Убью её. А Митьку не трону. Люблю его.
– Господь с тобой, дочка, – ужаснулась мать, перекрестила её в темноте и перекрестилась сама. – Батя вон брата родного в тюрьму посадить хочет, а ты и вовсе убивство задумала. Господь с вами!
– А ну, цыц! – прикрикнул Михаил. – Раскудахтались, сущий курятник.
К ночи думы о вероломном брате и такой же вероломной племяннице, о вороватом сыне, о свадьбе, которая может не состояться, на время отодвинулись. Михаил ворочал в голове мысль о дряхлом засыхающем тополе, растущем в лесу недалеко за посёлком. Тополь, заскорузлый от старости, с каждым годом всё ниже кренился над лесной речушкой, сбегающей по расщелине между сопками, такой узкой, что солнце туда почти не заглядывало. Распиленное на чурбаки дерево придётся втаскивать на крутой склон, зато потом тропинка почти всё время вела вниз до самого посёлка. Вот и замыслил Михаил спилить на дрова этот тополь,
