упала только потому, что уже знала, кого увижу в подземелье, – достаточно было простого намека милорда. Подсознание подготовило разум, а мои чувства прислушались к его голосу. И все же я была не готова:
– Алекс… – Я выдохнула его имя вместе с частичкой собственной жизни, любви и боли. Я почти застонала от безысходности. Вариантов не было, никакого выбора, и обреченность уже победила.
Почти не думая, даже не понимая, что признаюсь, я прошептала в окружающее пространство единственное слово, адресованное одному человеку:
– Как?… – Мой собственный голос дрогнул и я осеклась, почти мгновенно сообразив, что совершаю ошибку. Но контролировать чувства настолько не могла даже я.
– Как я узнал? Ты звала его, когда думала, что умираешь, и небеса не смогли скрыть этого от меня. – Голос милорда тоже не отличался радостью…
Я плохо помнила свое возвращение домой в родной мир – только жгучую боль, когда воздух проник в рану; собственное изумление; глаза моего убийцы, полные боли; страх перед смертью, который победил все эмоции. Но я помнила, как звезды обрушились на меня, и мелькнувшую на мгновение мысль, что Алексу их не остановить.
Затем я провалилась в темноту и долго падала в ней, не ощущая ни боли, ни любви – ничего, кроме желания выжить. Я словно заснула, а потом проснулась на снегу на том самом месте, откуда когда-то милорд забрал меня в собственный мир.
Жизнь утекала из меня вместе с кровью, стремившейся покинуть мое тело, но старый знакомый хирург, живущий в доме напротив, залатал мои «порезы». И я купила его молчание единственной дорогой вещью в своем гардеробе – кинжалом, подаренным близким другом. Ирония нашей жизни – одно и то же оружие убивает и одновременно спасает, защищает, подкупает, служит знаком благодарности и даже доверия.
Провалявшись в постели несколько дней с температурой, и еще пару недель с огромной слабостью, я просто подвела черту под пятнадцатью прожитыми годами и продолжила жить дальше. Было бы нелепо утверждать, что тебе почти сорок, если только вчера исполнилось двадцать пять земных лет.
И теперь я здесь, и в свете факелов лицо Алекса казалось мне восковым. Он лежал на каком-то возвышении, похоже, каменном, абсолютно неподвижный, словно спал. Я подумала, что это хорошо. Пусть спит. Я тоже хочу умереть во сне и в полном неведении.
После этой мысли слезы решили сбежать от меня, и я ощутила какие они горячие впервые за последние четыре года. Было очень больно, до тошноты. Боль скрутила желудок, поселилась в висках, даже глаза болели, словно им не хватало сил смотреть на огонь. И не нужно было быть провидцем, чтобы понять, какой ультиматум меня ожидал…
Время бежало, а мне казалось, что часы тикают в моей голове. Так пульсирует кровь в висках, выматывая тело и душу. Запах от горящих факелов забивал ноздри, и мои мысли цеплялись за это, как за спасительную соломинку. Глупо, очень глупо. Тот, кто сказал, что безвыходных ситуаций не бывает, ошибался. Я больше
