продолжал барабанить пальцами.
– Впрочем, – решился Карл. – Впрочем, если вашему сиятельству моя просьба покажется несоразмерной порученному мне делу – готов отправляться в барак, к прочим арестантам!
– Экий вы скорый, Ландсберг! «В барак!» Легкой жизни захотелось? Идите пока, мне подумать требуется! Сами понимать должны: дозволение сменить арестантский халат на сюртук вольного инженера может вызвать нежелательные последствия! И не столько для вас, сколько для меня! Меня могут обвинить в пренебрежении Уставом службы надзора над ссыльнокаторжными!
В контору князь Шаховской, собственно говоря, заскочил без особой на то надобности: надо было хорошенько обдумать дальнейшее использование осужденного военного сапёра. Не обращая внимания на поздравления сопровождающих его чиновников с благополучным завершением тоннельной «эпопеи», ближайшие полчаса князь провел в напряженных размышлениях.
Жизнь давно отучила князя от слепого доверия к кому бы то ни было, и в первую очередь – от доверия к самому ближайшему окружению. Доносы, склоки и подсиживания начальства издревле были в чиновной России делом самым обыденным. Немало карьер на памяти князя было разрушено, и не по злому умыслу, но благодаря чрезмерному стремлению окружающих подхалимов услужить начальнику.
Доносительство и склочничество, характерные для российского чиновничества, на окраинном Сахалине, по глубочайшему убеждению Шаховского, были развиты до степеней чрезвычайных. И в первую очередь потому, что далекая окраина империи изначально была превращена в чиновный отстойник, собирающий на острове и неудачников, и просто бездарных, равнодушных к делу людей.
Разумеется, среди серой чиновной массы, не нашедшей себе достойного применения в центральной России, попадались порой людские «жемчужные зерна». Попадались – но очень быстро, как правило, оказывались в безжалостных жерновах зависти, злобы, стремления низвести всё выдающееся до скотского уровня. Миновать эти жернова можно было всего лишь двумя путями – либо стать такими, как все, либо уехать отсюда куда глаза глядят.
Откровенное «гуманничье» князя с только что попавшим на каторгу Ландсбергом чиновное общество Сахалина ему, разумеется, не простит. «И „первый камень” в меня бросит эта старая ведьма, моя свояченица Лидия Афанасьевна, ни дна ей ни покрышки, – мрачно размышлял князь. – Эта кикимора попытается всячески избежать отъезда на «Нижнем Новгороде», и для этого наверняка попытается найти сочувствие у общества. Непременно найдет заступников, которые начнут кампанию против домашнего «деспота»! Но даже если и смирится с изгнанием, то за несколько дней, что судно простоит на рейде под разгрузкой, непременно по дамочкам окрестным подолом засвистит – рассказывать новость о невиданном доселе вольничанье Шаховского. А там и мужья тюремных дам подхватят – новость про «потакание» арестанту гораздо пикантнее, нежели, скажем, недавняя тягомотная история с чужой курицей, приблудившейся ко двору поселкового священника».
Вспомнив
