кивает. – Интересные рисунки. В них есть что-то от Босха. Я его обожаю.
Так она про татухи мои? Туплю. А я ведь уже невесть что придумал.
– Тебе тоже он нравится?
– Кто?
– Босх.
– Я не знаю, кто это. Какой-то художник?
– Какой-то?! – от возмущения Ника даже с дыхания сбивается. Прикладывает ладонь к груди. Круглой. Хорошей такой троечке… – Это крупнейший мастер периода Северного Возрождения! Я думала, именно он вдохновил тебя на рисунки.
– Не-а. Это всё батя.
– Отец Михаил? – изумляется Ника, выключая сковороду.
– Угу.
– Ты хочешь сказать, что святой отец вдохновил тебя набить на тело всякую… эм… нечисть?
– Чего не сделаешь в знак протеста. К тому же от нечисти тут почти ничего не осталось. Перебил, – ухмыляюсь я. Ника наклоняет голову к уху, как диковинная заморская птица. – Что?
– Я думала, ты вытатуировал это… Нет. Ничего. Глупости.
– На зоне? Ты это хотела спросить?
– Меня это не касается. Ешь, не то остынет…
Видел я потом этого Босха. Даже в оригинале видел. Стопудово, мужик на чем-то плотно сидел. На трезвую голову такое не намалюешь. Хотя, конечно, занятно.
Отхожу, чтобы достать вилки. Две… Одну вручаю, естественно, ей.
– Что, так и будем из одной тарелки есть?
– А ты что, брезгуешь? – сощуриваюсь, хотя мне эта брезгливость знакома. Просто от такой, как Ника, ее, наверное, не ждешь, и это расслабляет.
– Нет… – вполне искренне удивляется девочка.
– Тогда бери. Меньше тарелок испачкаем – меньше потом будем мыть.
Этот аргумент заставляет Нику широко улыбнуться. Ест она с аппетитом. Не то что некоторые барышни, с которыми мне доводилось встречаться. Любо-дорого смотреть. И кто бы мог подумать, это так заводит. Впрочем, в ней меня заводит буквально все. Пульсирующая голубая венка на виске, перепачканные красками пальцы…
– И откуда ты такая взялась?
– От бабушки. Она была прихожанкой отца Михаила.
– Ясно, – усмехаюсь. – А мама-папа твои где?
– Они у меня морские биологи. Постоянно в экспедициях. Интересная у них жизнь.
Ага. Жаль, что их интерес не распространяется на собственного ребенка. Я хмурюсь. Не понимая моего настроения, Ника утыкается взглядом в стол. А после мы оба тянем руки к тарелке.
– Я уберу.
– Да ладно. Сиди.
Я привык, что меня все безоговорочно слушаются, поэтому даже не щелкает, что она может сделать по-своему. Поднимаюсь. И Ника тоже встает. Замираем, едва не столкнувшись лбами. Глаза… губы… щеки сахарные – все так чудовищно близко. Я ощущаю, как в ее теле зарождается дрожь, понимаю по изумлению, написанному на лице, что она, скорее всего, ей не знакома… и думаю лишь: мне пизда. Так, в общем-то, и получилось.
В себя меня возвращает ощутимый такой удар по колену.
– Уйди!
