М-мы – внучки к-князя. Не ешь нас, он тебя наградит.
– Наградит меня! – медведь хрипло рассмеялся.
Мне показалось, что морда у него какая-то странная: оскаленная пасть с желтыми зубами находится слишком высоко и не двигается, а под ней видно еще что-то, похожее на бороду. В этой-то бороде и шевелился рот, из которого исходил голос. Медведь слегка шепелявил – наверное, клыки мешали.
– Еще кто кого наградит! Это я – хозяин лесной, я девок награждаю и приданым оделяю. Вот такое дело… Которая мне послужит хорошо, ту я самым дорогим подарю: будут у нее рождаться ребята, здоровые, как медвежата! Но это вам пока рано ведать.
– Нам приданого еще не надо, – более храбро ответила чуть ожившая Эльга. – Нам до свадьбы далеко, мы сами наготовим. Проводи нас домой! А мы тебе… чернику нашу отдадим. Смотри, сколько мы набрали.
– Ягоды у меня не счесть – скажу слово, она сама будет с куста прыгать да прямо мне в пасть! – Медведь опять захохотал. – Вот такое дело… Вам до дому далеко, а я устал. Поведу к себе: отдохнем, а там и видно будет. Ступайте за мной.
Он начал было поворачиваться, но заметил – он этого явно ожидал, – что мы не шевелимся и не торопимся выполнить его распоряжение. Тогда он резко обернулся снова к нам и рявкнул:
– А не то – съем!
Мы взвизгнули и схватились друг за друга.
Медведь сделал знак высоким посохом, который держал в лапе, и мы побрели, спотыкаясь, потому что не могли отвести от него глаз.
Он шел сбоку и чуть впереди, показывая дорогу, но часто оборачивался и поводил посохом, будто погонял нас. И мы ковыляли за ним – две бедные, дрожащие овечки. Убежать мы не надеялись: он был такой огромный, что, конечно, догнал бы нас в два прыжка и тогда непременно съел бы.
Я заметила, что наш поводырь хромает. И сразу вспомнилась самая страшная сказка, которую рассказывала баба Гоня: как медведь на липовой ноге пришел к старику со старухой и сожрал их.
Они ждали его, затаившись в темноте избы, а он подходил все ближе, липовая нога скрипела все громче…
Опять накатила жуть, и я еще крепче вцепилась в руку Эльги. Она тоже была бледна, отчаянно сжимала губы; на глазах ее мне померещились слезы – они как-то ярко блестели. Но все же вид у нее был скорее взволнованный и решительный, чем испуганный. И я сказала себе, что не должна бояться, иначе она потом будет смеяться надо мной.
Ведь Эльга, как я уже говорила, в то время составляла для меня не менее половины мира, и пока она оставалась со мной, все было пусть не совсем хорошо, как нынче, но и не так уж плохо.
Впоследствии я узнала, что наши отцы все же согласились на «медвежьи каши» при условии, что мы будем вместе, а значит, не так сильно испугаемся, как поодиночке. Уговорили их наши матери, особенно стрыиня Домаша, которая тоже проходила «медвежьи каши» перед своим первым замужеством и уверяла, что именно это посвящение помогло ей решиться на второй
