знобит.
– Пойдём ко мне!– предлагает Лариса.
Воздух снаружи как будто застыл. Не шелохнутся и металлические махавки–флюгера на Анфисиной крыше – забава покойного Марка. Босые Алькины ноги пощипывает.
– Далеко ещё?
– Рядышком!
Лариса отпирает щеколду. Полуночницы пробираются в избу, где выводит носотрубные рулады Маринка-Хэппи .
– Давай в зал!
Поименованное на городской манер помещение представляет собой комнату в три окна. Посередине –круглый стол с плюшевой скатертью, чей цвет за долгую службу стал из лазоревого лиловым. Усадив гостью на старенькую оттоманку, Лариска уходит, а возвращается с носками.
– На-ка! Согрей ноги. А то застудишься. С Севером шутки плохи.
Алька натягивает носки:
– Тёплые…
– Баба Анфиса вязала… Из шерсти козы Марты. Вредню-ю-ющая!
– Ого, «Лунная ночь на Днепре!»– кивает гостья на репродукцию над старенькой оттоманкой.
– Подарок…
… Пока готовится чай, девушка решает порасспрашивать о могиле в лесу. Но тут на пороге появляется фигура в белой хламиде с вздыбленными волосами.
– Доця, а мы вот тут цаёвничаем!
– Я тоже хочу.
Никогда ещё горячий чай не доставлял Альке такое наслаждение, но, как говорят в Таракановке, в гостях хорошо есть и пить, а спать-дома.
– Мне пора.
– И то правда!– соглашается Лариса.-Соломка небойсь уж все жданки проела тебя ожидаючи!
– Гуд найт!– Статический заряд Маринкиных кудрей уменьшился, и голова уже не выглядит устрашающе.
Гостья бросает прощальный взгляд на куиндживский Днепр. Почему-то здесь он производит на неё большее впечатление, чем в Третьяковке.
Над рекой – алая кромка зари. Её приветствует птичий хор.
Шпингалеты в горенке предусмотрительно открыты. Перевалившись через подоконник, квартирантка крадется к своему ложу- натянутая металлическая сетка принимает её округлившийся задок с недовольным скрежетом. Алька сидит, уставившись перед собой, но боковое зрение сигналит: в горнице кто-то есть. Девушка оглядывается, потом опускается на коленки.
Под стулом этакой кошачьей Венерой возлежит Мурёнка. Но не одна. Рядом устроились… Один, два, три… Пять! Мамаша мечет настороженный взгляд.
Алька оглядывает присосавшиеся к Мурёнкиному животу комочки. Один такого же цвета, как диванчик в её московской спальне.
– Беж!-восхищённо шепчет девушка. – Назовём тебя Беж. Нет, лучше Бежар.
…Вернувшись в кровать, она вытягивает гудящие ноги. Даже нет сил снять носки из шерсти вредной козы Марты.
« Счастье –это страдание, которое устало». Так говорила мама. И той ночью Аля с ней соглашается.
И В ТЁМНОЙ МОГИЛКЕ- КАК В ТЁПЛОЙ КРОВАТКЕ…
На следующее утро Беспоповцевы снова не дождались жиличку к завтраку. И к обеду тоже. Когда часовая стрелка старинных ходиков достигла цифры «2», Светлана-Соломия постучала в её дверь.
– Да-а-а!– сонно
