милой, что это обезоруживает и злит одновременно.
– И даже после расщепления куски остаются огромными. А ты хочешь, чтобы такую гадость природа сотворила. Есть вещи, которые невозможны. Смирись.
Адомайтис окидывает меня взглядом с головы до ног и обратно. Потом широко улыбается. Этот глупый спор явно доставляет ему удовольствие.
– Твоя категоричность, Диана, меня умиляет. Скажи еще, что никогда и ни при каких обстоятельствах не появятся бактерии, способные этот пластик, эту форменную гадость, жрать.
А вы о чем говорите на первом свидании?
Я открываю рот, а потом осекаюсь. Так нельзя. Это другое!
– Ну-у-у, – тяну я. – Чисто теоретически это не исключено. Пластика у нас сейчас валом. Валяется кругом. А все, что плохо лежит, рано или поздно будет съедено. Особенно если на это дать дохренион времени. Ну или поможет человек. Научит.
Павел делает знак рукой, дескать, вуаля.
– Научит? Типа… хорошая бактерия, взять!
– Типа того, – улыбаюсь я. – На самом деле было бы классно. Очень удобно. И не так стыдно перед матушкой-планетой. Хотя… получится, что мы опять ни фига не смогли, она сама справилась.
– Видишь, как все интересно складывается. Пластик появиться сам собой якобы не мог, но экосистема под него вполне может подстроиться и включить в цепь питания.
– Мне кажется, мы говорим одно и то же разными словами.
– Не исключено. Но мне нравится.
Я стреляю глазами вниз. На его пах. Потом на губы. Которые слегка приоткрываются. И шепчу, сводя брови домиком:
– Скажи, что ты пошутил. Умоляю тебя, скажи!
Адомайтис тянет время, а затем сдается и кивает:
– Ты победила. Я шучу.
– Ура! Ура! Ура!
– С днем рождения! – Он мне подмигивает, на что я тут же показываю ему язык.
Взгляд Адомайтиса резко становится серьезнее. Потом Паша расслабляется и добавляет чуть смущенно:
– Но зато теперь ты будешь знать, Ди, что у меня есть такая совершенно дурацкая, невыносимая и бесящая окружающих до трясучки привычка спорить ради спора. Если кто-то рядом абсолютно уверен в своем мнении, я могу влезть. Даже если в глубине души с этим человеком согласен.
– Ого, – говорю я, улыбнувшись. – Это странно, но мне нравится.
– Всю жизнь страдаю, – отвечает он.
Мы оба замолкаем. Сидящий рядом со мной красивый мужчина страдает всю жизнь. Ауч.
Да еще и тема исчерпала себя. Либо новую начинать, либо уже… целоваться.
Музыка веселая, современная, модная. Вокруг люди ходят, танцуют, обнимаются. Время за десять перевалило уже. Ощущение интимности момента не оставляет ни на секунду.
Мы уже многое с Адомайтисом обсудили. И погоду, и город, и Европу, и университеты, которые рассматривает Матвей… Чуть не подрались из-за пластика.
У Павла меняется выражение лица, он вновь становится серьезным.
