на юг в саванны, к подножию Килиманджаро, сравнительно недавно, пять столетий назад.
Ослепительно белая, держащаяся исключительно прямо, улыбающаяся одними глазами красавица Изабель и высокий, стройный, как стебель бамбука, масай Бонами в зале аэропорта составили по-своему органичную пару. Спешившие на сафари англичане и немцы, с улыбками кивая друг другу, посматривали на исследователей молний, отдавая должное причудам провидения.
Тем временем Изабель молниеносным движением внимательных глаз исподволь изучила спутника. Ее увлекал характерный для масаев прогнатизм лица Бонами. Это выступающая вперед нижняя челюсть, лишенная подбородочного выступа, особенность, сближающая масаев с монголоидами. Изабель украдкой любовалась увиденной ею впервые совершенной первобытной грацией атлетично сложенного рослого обитателя саванн, его длинными конечностями, тонкими для африканца губами, узким лицом с темной пигментацией пепельного оттенка.
«Для меня вожделенная Африка началась с Бонами, и этот пролог опьяняюще естествен», – подумала Изабель, поднявшись в вагон поезда, следующего по маршруту Дар-эс-Салам – Табора-Мванзе.
– А как мы доберемся от Мванзе до Мусомы, – спросила Изабель, и ее излучающие свет глаза мгновенным движением ресниц выказали непосредственное любопытство.
– От Мванзе до Мусомы мы доедем на автомобиле берегом озера Виктория.
Бонами говорил на языке суахили и на английском. Восприятие его речи Изабель восполняла внимательным изучением карты Танзании и собственной мимикой, на которую Бонами живо реагировал, водя длинным тонким черным пальцем по карте. В итоге беседа получалась оживленной.
Всякое высказывание Бонами заключал фразой «акуна матата», что означает «нет проблем». Скоро и Изабель, прежде чем что-то сказать, произносила «акуна матата», и обращенные к ней отовсюду ошеломленные, завороженные лица расплывались в счастливых улыбках.
Глава 5
Ядвига была так красива, что всякий встретившийся с ней взглядом влюблялся в нее без памяти. Вокруг Ядвиги распускались цветы, к ее ногам льнули звери, мужчины при мысли о ней теряли рассудок. Юная красавица, скрываясь от людских глаз, куталась в широкие плащи, но всюду ее выдавала неправдоподобно совершенная фигура, исполненные величайшего достоинства и грации движения и ясно различимое золотое сияние над головой.
Ядвига спала на огромной кровати в обширной опочивальне. Ее русые волосы устилали шелковое ложе. С вишневых губ срывалось легкое дыхание, и большая ярко раскрашенная бабочка трепетала над ресницами и бровями девицы.
Во сне Ядвига любовалась галактической птицей преображения, в эти мгновения кружившей вокруг голубой планеты. Белую птицу окружало то же золотое сияние, что и Ядвигу.
– Видно, мы одной породы, – шептали вишневые девичьи губы, – я знаю тебя, птица вдохновения.
