А вот Алиса… – Голос его дрогнул. – Алиса любила меня по-настоящему.
«Все ж таки какие мы все, мужики, идиоты!» – посмотрел Андрей на него с жалостью и уже хотел было откланяться, как вспомнил, что Маша перезвонила ему с еще одним вопросом.
– «Я знаю, что это сделала ты. Бездушная дрянь, будь ты проклята!» – процитировал он по памяти.
Саркелов вздрогнул:
– Что вы сказали?
– Не ваше СМС?
Режиссер посмотрел на него во все глаза и молча помотал головой.
– Ясно. – Андрей поднялся со стула. – Не знаете, кто мог отправить такое Алисе?
– Не знаю, – сглотнул Саркелов, дернув кадыком, и тоже встал. И Андрей уже открыл дверь, когда тот добавил: – Но догадываюсь.
Отрывок из зеленой тетради
…и чем больше мы узнаем, тем дальше простирается великая пустыня нашего незнания. Говорят, Клеопатра вскрывала животы своим беременным рабыням, чтобы понять, как развивается человеческий плод. Ведь если задуматься – именно эта лаборатория, создание из ничего – человека, и есть самое главное чудо, сродни тем, еще библейским, прямиком из священных текстов. Единственное чудо, которое даровано наблюдать человеку и дано испытать почти каждой женщине. Сегодня, к счастью, у генетиков появились более гуманные способы заглянуть в лабораторию Жизни.
Один из способов – методология ошибок. Эти сбои в работе природы – еще их зовут мутациями – и являются для ученых ценнейшей нитью Ариадны. Следуя за ней, наблюдая за появлением сиамских близнецов, двухголовых ягнят или шестых пальцев, мы получаем во владение еще один малюсенький кусочек пазла генной грамматики.
Впрочем, даже не видя общей картины, ясно одно: на уровне генетики наше отличие от любого из мутантов – тех же сиамских близнецов – мизерно, почти незаметно. Маленький сдвиг, крошечный узелок в огромном генетическом полотне наших ДНК. Сдвиг столь несущественный, что возвращает нас к вопросу: где норма? От чего отталкиваться ученым, описывая патологию? Ответ на этот вопрос пугающе прост: нормы не существует. Нет в природе понятия «палата мер и весов». Нет, по аналогии с идеальным метром и килограммом, единственно «правильного» человека. Мы все мутанты. Просто некоторые больше, чем другие.
Маша
– Он умер, Андрей. Профессор Кононов. – Маша вздохнула.
Они сидели на крыльце на дачке. Воздух был тих, пахло медовой травой и дымом. Из ближайшей канавы концертировали лягушки. Голова Раневской лежала у Маши на коленях. Они отужинали, и пес с Андреем находились в отличном расположении духа: желудок полон, Маша рядом – чего еще желать? Одна Маша все никак не приходила в состояние нирваны.
– Понимаешь, – говорила она, гладя с нажимом лобастую башку Раневской, – у мужа – алиби. Он весь день сидел на съемках на Новоастаповской. У любовника – алиби. Он репетировал новый спектакль в Таллине. Есть еще министр – ее проверим, конечно, но я, честно говоря, доверяю суждению
