к любой нечисти притерпелись. Уж дьявол постарался, чтобы и добрые христиане, и всякая обрезанная погань на поверку оказывались схожими. – Засыпал в ясли овса и замер, вспоминая: – Мой старый сеньор был при смерти, потому что на него обрушилась балка из укреплений, когда пришло известие, что тюрки напали на крепость Кайсун. Покалеченный граф уже не мог сесть на коня, – голос конюшего дрогнул, в рассеянности он потащил обратно к колодцу бочку с водой, которую только что с огромными усилиями доволок до стойл, – а сынок его заявил, что силы, мол, неравны, и отказался идти в бой за собственный Кайсун. Но пока был жив старый Куртене, не могло такого случиться, чтобы на Эдессу напали, а навстречу врагу никто не вышел! Мой умирающий господин велел привязать себя к носилкам. И с перебитой спиной старик сгодился больше, чем его никчемный сынок. Отстоял свой Кайсун и погиб в бою, как и полагается рыцарю. – Конюший носком сапога раскидал во все стороны сено, так же, как когда-то раскидывал всех врагов храбрый Жослен. – Эх, останься он жив…
Оруженосец засопел и в третий раз перевесил сбрую с одного гвоздя на другой:
– Но пока скрипит ваш дряхлый и никчемный Анри, не волнуйтесь, княгиня…
Констанция не выдержала, подскочила к телохранителю, сжала его заскорузлую, грязную руку:
– Анри, да какой же ты дряхлый?! Вот заживет твое колено…
Анри вытер заслезившиеся от пыли глаза, полез чистить конское брюхо:
– Недолго осталось… Из тех, кто завоевал Утремер, в живых уж никого. Один я торчу зачем-то, как последний зуб во рту нищего. В Эдессе сегодня и трехсот рыцарей не найдется. Все земли за Евфратом потеряли, а ведь когда-то владения графства до Тигра доходили.
– Грехи ваши вопиют, сколько людей поубивали-то, – поджала губы Грануш.
– Да какие у нас нынче грехи… – смущенно пошевелил мохнатыми бровями старый вояка. – Это вот нынешним как раз грехов не хватает: не готовы ни врагов убивать, ни сами умирать. Сынок Куртене, Жослен II, ничем, кроме имени, с отцом не схож. Из-за него я и перешел на службу в Антиохию. Измельчало это никудышное новое поколение, на всем готовом растут, избалованные, хотят жить в одно свое удовольствие. Недаром их пуленами прозывают – жеребятами. Они такие и есть: доверчивые, глупые и слабые, как жеребята. – Кивнул на виновато моргающую Констанцию. – Посмотрим, сможете ли вы хотя бы удержать то, что вам предки в руки вложили! Многие сегодня надеются миром с проклятыми сельджуками договориться. Да спасет нас от этого Господь!
Констанция тоже родилась в Утремере, а значит, и она – никуда не годный пулен!
– Это татик… – кивнула она на мамушку. – Это она меня разбаловала…
– Разбаловала?! – Грануш возмущенно всплеснула полными ручками: – Дитя крохотное на ночь перекрестить некому было!
Слышать это почему-то оказалось еще обиднее, чем быть уличенной в избалованности, и Констанция перебила Грануш:
– Но
