соседей, они разделились. Дом с покосившейся крышей, на небольшом неухоженном участке мало напоминал жилой. Андрей постучал, хотя это скорее была формальность, ведь дверь была закрыта на хлипкую щеколду снаружи. Когда майор вошел внутрь, то почувствовал запах отсыревшего дерева и плесени. Света не было, холодильник пустовал, хотя вещей в доме было достаточно: одежда в шкафах, посуда, мебель. На книжных полках в общей массе были книги о религии, одна даже отдельно о смертных грехах, однако одного этого было недостаточно, чтобы предъявить обвинение. Здесь не было ни компьютера, ни проектора, с помощью которого выводятся послания, ни, тем более, винтовки или патронов к ней.
Сложно представить, чтобы здесь кто-то постоянно жил, хотя за годы, которые хозяин провел за решеткой, логично, что дом стал заброшенным. С другой стороны, прошло достаточно времени после освобождения, за которое хозяин мог восстановить свое жилье, если, конечно, собирался оставаться здесь. По всей видимости – не собирался.
Первой Вихрову попалась очень пожилая женщина, на вскидку Павла, ей было примерно сто – сто двадцать лет, она почти ничего не слышала, а более того, из-за отсутствия зубов и речевых дефектов, сложно было сразу понять, что она отвечает. Спустя пару минут попыток объяснить, что ему нужно, майор решил, что стоит поискать другого свидетеля. В конце улицы он схватил удачу за хвост, ему открыли дверь. На этот раз свидетель понял его и даже рассказал, что Паншин после освобождения жил здесь, начал что-то вроде ремонта, сменил замки, залатал крышу, однако в последнее время все реже стал появляться. Большой удачей стало то, что сосед знал о том, что Паншин устроился санитаром в больницу, но после того, как слух о его прошлом разнесся, пришлось уволиться. После освобождения Паншин ни с кем не сближался, вернее сказать, заводить с ним дружбу никто не спешил.
Вихров в последний момент вспомнил, что нужно разузнать об отношении Паншина к религии, и сосед вспомнил, что Паншин, действительно, интересовался, почему церковь забросили и где теперь проходят службы.
В последний раз Паншина видели в деревне три недели назад.
– Что мы имеем в сухом остатке? – анализировал вслух Андрей, когда следователи уже ехали в отдел.
– Да нихрена. Ни Паншина, ни его следов, ни информации о том, куда он уехал. Даже если он и искал церковь, это ничего не значит, ты знаешь, сколько зеков верующих? Ну отшельник, что с того?
– У нас есть факты, есть версия, есть подозреваемый. Отрабатываем Паншина, ищем.
– Мало ли, куда он уехать мог, хоть в Арзамас, хоть в Гондурас. Надо дальше копать. А мы как бараны в этого Паншина уперлись. Какого хрена ты уверен, что это он? Или не уверен?
– Я знаю, что большинство преступлений – рецидив, особенно когда общество отвергает. Ты сам сказал, что никто с ним не общался, с работы выгнали. А условия, в которых он жил?
– Ну не знаю, Громов. Одно меня смущает: что этот хорек пропал. Вот посажу его перед тобой на стул, и увидим. Ты сам то, что делать дальше думаешь?
Разговор
