и красоту, – продолжил Роберт.
А Алекс снова застыла. Вот сейчас. Опять. Он дотронулся до неё? Или ей так показалось?
Роберт краем глаза наблюдал за нервничающей Алекс и за её реакцией на его якобы случайные касания. Ему нравилось, как румянец заливал её щёки, а сейчас она определённо смущалась. Видимо, не решалась сказать в лицо, чтобы он прекратил свою игру. Но для него это не было игрой. Ему безумно хотелось дотронуться до жены.
Мысленно он снова начал называть ее именно так. Простого веса её ладони, лежащей на сгибе его локтя, пока они прогуливались по залу, явно было недостаточно. Ему нужно было чувствовать её обнажённую кожу: мягкую и тёплую, бархатную на ощупь. И он позволил себе коснуться её, зная, что за этим непременно последует какая-нибудь язвительная реплика, но Алекс была подозрительно тиха и смущена.
Вернулся Демид, и буквально через пару минут объявили о начале аукциона. Гости разошлись по своим местам и на сцену вынесли первый лот – неизвестный Ренуар. Дама на картине была печальна и задумчива. Роберт, рассмотрев её, совершенно не задумываясь, наклонился к Алекс и прошептал той на ухо:
– У тебя губы, как у женщин на полотнах Ренуара, очень выразительные, мягкие и чувственные. Мне кажется, самое главное, что ему удавалось в его женских портретах – это губы. Это что-то вроде особого персонального почерка. Как цвет волос у дев Тициана.
Алекс повернулась, посмотрела на него со странным выражением лица, но так ничего и не сказала.
Картина ушла почти за миллион фунтов. Сомнительно, что когда-нибудь один из музеев мира заполучит её в свою коллекцию.
Следующим выставлялся целый набор ножей из ценной дамасской стали всевозможных форм и размеров. Любитель арабских клинков, мужчина лет тридцати-пяти, чуть позже пополнил список своих приобретений древним египетским папирусом и экземпляром старинной астролябии. Как мог судить Роберт, и как позже объявил ведущий, инструмент датировался пятнадцатым веком и, вероятно, был одним из первых образцов устройства.
От Акимова не ускользнуло, как в один из моментов напряглась Алекс, застыв и поддавшись вперёд, словно бы даже на какое-то время перестала дышать, но затем она снова расслабилась и, сделав очередной маленький глоток уже из второго бокала с шампанским за этот вечер, вновь откинулась на спинку дивана.
Лишь через полтора часа они дождались того за чем пришли. Зажатая в тиски между двумя блестящими, кристально прозрачными стёклами, на сцене появилась вторая половина рукописи. Ожидаемого ажиотажа она не вызвала. То ли собравшийся народ уже утомился от торгов, которые в принципе были не особо оживлёнными, за исключением первого Ренуара, явно числившегося в списке значимых лотов программы, то ли интерес к отдельным страницам рукописей был не столь явен, и присутствующие не осознавали подлинную ценность, выставленного на их обозрение раритета.
Алекс подвинулась почти на самый краешек дивана, скручивая в руках расшитую
