Узнаю, – протянул Витька без выражения.
– Тебе мать-то сказала, что мы приедем? Мы ей писали, – продолжала Аня.
– Не… – сказал Витька.
Богиновы стояли перед высоким крыльцом. Дождь, который сопровождал их от автобусной остановки, еще не кончился, хотя было уже все равно – они промокли до нитки. Катя и Малыш с маленькими рюкзачками за спиной тоже смотрели на Витьку, ожидая его решения.
– Ну, мы подождем Анатолия Ивановича. У него спросим… – неуверенно сказала Аня.
– Не зна… – сказал Витька.
– А ты, брат, вырос, – вдруг проговорил Митя и с досадой почувствовал, что получилось это у него заискивающе, будто он хотел задобрить Витьку, чтобы тот пустил их в избу.
Витька расплылся в улыбке и неожиданно покраснел.
– Ну ладно! – строго сказала Аня. – Ты не видишь, мы под дождем мокнем! Торчишь как пень. Давно бы уже печку растопил. Небось, как мать уехала, и не топили?
– Не… – сказал Витька, но посторонился, пропуская их в избу, а потом нехотя пошел за дровами.
В избе было сыро и темно. Витька сказал, что свет отключили еще вчера. Катя и Малыш смотрели на родителей с тревогой, потому что чувствовали, что отпуск начинается как-то не так, не по-праздничному. Митя с преувеличенной веселостью стал распаковывать рюкзак.
«Ничего, ничего! – твердил он. – Зато потом будет хорошо!»
И действительно, эта универсальная формула надежды сработала через полчаса, когда в печке затрещали дрова, умело подожженные Витькой. Все собрались в кружок и не отрываясь смотрели на огонь. Повеяло теплом, вспыхнули на стенах языки света, от одежды, развешенной над печкой, начал струиться пар.
«Языческая тяга к огню, к энергии…» – думал Митя.
Мысли его соскочили на энергию, и он укрылся в знакомом домике физики, убежав из холодной избы, где все было родным по убеждению, но в то же время незнакомым и почти пугающим. Митя словно уговаривал себя любить эту избу, огонь в печи, глиняные кринки, ухваты, самовар с ржавой трубой, ситцевые занавески на окнах. Витькину шляпу и самого Витьку. И тут же подкрадывалась мыслишка о том, что, может быть, и незачем любить все это. Но более властный голос приказывал любить, потому что Мите никак не хотелось допускать разрушения столь поздно выпестованной им в сознании родины.
Сырая изба, плохая погода, хмурый Витька – неужели этого достаточно, чтобы стереть ту тропинку и вообще все, что было семь лет назад?.. «А я ведь был моложе…» – вдруг подумал Митя и, словно страшась последующих выводов, вернулся к огню, к энергии и тепловому излучению. Здесь его мысли находили твердую опору, здесь он был хозяином положения и мог никому не объясняться в любви.
Между тем в десятом часу вернулся Анатолий Иванович. Он вошел в темноте, ни на кого не глядя, достал из-за печки подойник и ушел доить Малюту. Бессловесное появление хозяина удручило Митю, и он с тоской
