меня в детский дом, – потребовала она, с равнодушным презрением взирая на обоих. Ожесточенные черты нежного личика выглядели странно, словно детство с непомерной быстротой отступало в небытие, а нечто взрослое, пришедшее слишком рано, стремительно занимало освободившееся место.
– И не мечтай! – бросил Владимир.
Алла скинула его руки и повернулась к дочери.
Вытерла слезы ладонями и посмотрела на Рину:
– Никакого детдома. Если не хочешь жить со мной, вернешься в школу. В конце концов, тренировки никто не отменял.
– Ну-ну, – сухо ухмыльнулась Рината. – Он еще не предупредил вас? Не будет больше тренировок. Ни выступлений, ни фигурного катания! Я не собираюсь быть вашей марионеткой!
– Что ты говоришь? – Алла не могла поверить ни единому слову Ринаты. Девочка готова ночевать на льду… фигурное катание стало ей второй сущностью. – Я не позволю тебе, Рина!.. – Богославская приблизилась к дочери и посмотрела на ее загипсованную ногу. – Ты не марионетка и никогда не была ею. Ты – личность. Спортсменка.
– Надоело, Алла Львовна. Хватит ваших лживых речей! Понятно? Я устала! Когда снимут гипс, вы… – Рина покосилась на Бердникова. – Вы вернете меня обратно. И все закончится. Я больше видеть вас не желаю! Ни вас, ни… – она перевела взгляд на Аллу и в упор посмотрела на нее. – Ни… – голос дрогнул, в груди защемило.
Рината любила этих людей. Всем своим одиноким сердцем, наивной детской душой. Позволила им пробраться в мысли, завладеть собой – и открылась для них.
– Ни вас, Алла Львовна. Я не вернусь в спорт. И вы оба забываете обо мне, словно меня никогда не было, – хлопок ладоней довершил начатое. – Все.
– Я не позволю тебе бросить фигурное катание! – уверенно заявила Богославская. – И не исчезну из твоей жизни, не сейчас, когда я обрела тебя…
– Тогда я уйду из вашей, – спокойно и сдержанно, с прежней холодностью процедила Рината. – И я не шучу.
По коже Аллы пробежали мурашки.
Что-то в глазах Рины, в затягивающей темноте зрачков предвещало беду, но Владимир, ничего не понимая, осведомился отцовским тоном:
– И как же ты это сделаешь?
– Например, вскрою вены. Вдоль, – верхняя губа Рины приподнялась в улыбке, смахивающей на оскал. – Клянусь, я не отступлю.
Теперь Алла по-настоящему испугалась. Наверное, дочь уже успела все обдумать и взвесить. И вдруг Богославскую осенило: Рина и правда может воплотить угрозу в действительность. Может, не с той циничной расчетливостью, но под влиянием порыва, импульса. Хотелось кричать, требовать чего-то от Бердникова. Пусть он проявит характер, хотя бы урезонит ребенка, который так похож на него. Но менее всего он сейчас напоминал человека, способного действовать и нести ответственность за чью-то жизнь, включая и свою собственную. Она чувствовала, как тают секунды, а вместе с ними просачивается сквозь пальцы последняя возможность что-то исправить. Они –
