что оправдания выглядят неубедительно. О Геннадии она думала с тоской и болью, но без ненависти.
Она бы вернулась к нему, если бы он снова ее позвал.
Она законченная идиотка.
Свекор помолчал и отключился.
Нина бросила телефон в сумку, ту швырнула на стул. Отъехала от стола и быстро прошлась по кабинету.
Как рассвирепевшая кошка.
Она иногда казалась себе кошкой, желающей выцарапать Юле глаза.
Хорошо, что об этом никто не знает. Это очень стыдно – выцарапывать глаза.
Она снова подошла к столу, выключила компьютер. Потянулась к внутреннему телефону: нужно предупредить Виктора, что она уходит.
Она будет бесцельно бродить по городу, чтобы мысли пришли в порядок.
Она так делала, когда Геннадий ей сказал, что ему нужна Юля.
Опять зазвонил мобильный. Нина положила на место снятую трубку внутреннего аппарата.
Звонок был от мамы.
– Сейчас звонила Любовь Васильевна, – мамин голос прозвучал устало. – Гена умер.
– Знаю. Илья Никитич только что позвонил. – Нина усмехнулась. – У них разделение труда, он позвонил мне, она тебе.
– Нина! Не ерничай! Господи! Как мне их жалко…
Нине давно не было жалко никого, кроме себя.
– Жалко, – подтвердила Нина.
Они знали, что сын смертельно болен. У них было время привыкнуть к этой мысли.
Это у Нины жизнь оборвалась неожиданно и мгновенно. Только ее никто не жалел, когда у нее не стало Геннадия и заботиться стало не о ком.
– Похороны будут во вторник или в среду.
– Какая мне разница, мама! – Нина не сдержалась, повысила голос.
– Нина! Опомнись! Вы много лет были вместе. Ты должна похоронить мужа!
– Я никому ничего не должна! И он мне давно не муж! Как ты себе это представляешь? В каком качестве я там появлюсь? Будем вдвоем с Юлькой у гроба стоять?
– Надо пойти, Ниночка, – Нине показалось, что мама всхлипнула. – Всегда надо поступать по-людски. Вы много лет были вместе…
– Я подумаю, – перебила Нина. – Пока, мама, я занята.
Нина распахнула платяной шкаф, надела куртку и неожиданно опустилась на ближайший стул.
Желание бродить по улицам пропало.
Илья Никитич боялся смотреть на жену. Люба не плакала, сидела в кресле и молча смотрела в окно.
Уж лучше бы плакала.
Илья вышел на кухню, заварил жене чай. Сделал его по своему вкусу, крепкий и почти не сладкий.
– Выпей, – вернувшись в комнату, сунул жене чашку.
– Спасибо, – она послушно обняла чашку пальцами, не отрывая глаз от окна.
Кроме темного серого неба, за окном ничего не было.
Врачи еще месяц назад, пряча глаза, сообщили, что прогноз неблагоприятный.
Ничего нельзя было сделать не только
