говорили об участии, которое чувствуете к этой молодой девушке. Если оно истинно, то вы постараетесь заслужить ее хорошее мнение, исполнив ее желание. Скажите мне прямо, прошу вас. Хотите ли вы бывать у нас, как порядочный человек, убедивший двух дам, что они могут принимать его в качестве соседа и друга, или хотите вы заставить меня предупредить димчорчского ректора, что некая сомнительная личность пытается навязать свое знакомство его дочери?
Он поставил вазочку на стол и побледнел как полотно.
– Если бы вы знали, сколько я страдал, – заговорил он. – Если бы вы испытали то, что я принужден был вытерпеть…
Голос его оборвался. Слезы проступили в его кротких глазах; голова его опустилась; он замолчал.
Как все женщины, я люблю, чтобы мужчина был мужчиной. В словах этого Дюбура было, на мой взгляд, что-то слабое, женственное. Он не только не тронул меня, а едва не вызвал у меня чувство презрения.
– Я также страдала в жизни, – возразила я. – Мне тоже приходилось много терпеть. Но разница между нами та, что я не упала духом. На вашем месте, сознавая себя честным человеком, я бы не позволила даже тени подозрения лечь на меня. Во что бы то ни стало, я бы оправдалась. Я постыдилась бы плакать, я стала бы говорить.
Это задело его. Он вскочил на ноги.
– Глядели ли на вас сотни бесчувственных глаз? – заговорил он с жаром. – Указывали ли на вас безжалостно пальцами, куда бы вы ни пошли? Выставляли ли вас газеты, на позор? Разнесла ли фотография вашу постыдную известность по окнам всех лавок?
Он опустился на стул, в отчаянии ломая руки.
– О! Эти люди! – воскликнул он. – Ужасные люди! Я не могу уйти от них, не могу спрятаться даже здесь. И вы глядели на меня, как другие, – вскричал он сердито, обращаясь ко мне. – Я это заметил, когда вы прошли мимо меня вчера вечером.
– Я здесь вижу вас в первый раз, – отвечала я. – Что касается до ваших портретов, то кто бы вы ни были, я понятия о них не имею. Мне слишком было тяжело и трудно до приезда сюда, чтобы заглядывать в окна лавок. И вы, и ваше имя одинаково незнакомы мне. Если в вас есть хоть какое-нибудь чувство собственного достоинства, скажите мне, кто вы. Ну, признавайтесь же. Вы понимаете сами, что зашли слишком далеко, что на этом остановиться нельзя.
Я схватила его за руку; его вспышка сильно взволновала меня; я едва помнила, что говорю и делаю. В эту минуту мы бесили, мы сводили друг друга с ума. Рука его судорожно сжала мою руку, глаза его дико глядели в мои глаза.
– Читаете вы газеты? – спросил он.
– Да.
– Вы видели в них…
– Я не видела имени Дюбур.
– Мое имя не Дюбур.
– А как же?
Он вдруг наклонился ко мне и шепнул мне свое имя на ухо.
Я в свою очередь вскочила на ноги, как пораженная громом.
– Боже правый! – вскричала я. – Вы тот человек, которого в прошлом месяце судили за убийство
