style="font-size:15px;"> Семнадцать лавок оставалось у Абу-ль-Хасана, семнадцать пыльных захватанных грязными пальцами книг высилось на столе, семнадцать приказчиков, не помнящих себя от страха, ждали хозяина в коридоре.
– О достойнейший, – проговорил белый как полотно слуга, – твое приказание исполнено. Твои приказчики ждут тебя.
Абу-ль-Хасан угрюмо кивнул, втайне удивляясь собственному решению. Увидев, сколько ему предстоит прочитать, он пришел в ужас. А потому решил, что оставит лишь одного приказчика, который и разъяснит ему, как обстоят дела в многочисленных лавках и что же, собственно, записано на страницах толстенных конторских книг.
Ровно через десять минут беседы со словоохотливым приказчиком голова Абу-ль-Хасана пошла кругом. Он уже не рад был тому, что решил поинтересоваться своими торговыми делами. Но он все же не зря был сыном мудрого и удачливого Мухрада ас-Суфи! И потому еще через пять минут понял, что за болтливостью приказчика скрываются большие неприятности. Увы, лавки больше не приносили прибыли. Более того, приказчики были столь глупы и столь нерасчетливы, что отдавали людям товары в долг, но потом платы никогда не взыскивали. От долговых расписок конторские книги разбухли, как после дождя, но ни дирхема, ни фельса от этого в опустевшем кошеле Абу-ль-Хасана не прибавилось.
– О Аллах милосердный, – пробормотал незадачливый купец, когда смог наконец выпроводить болтливого приказчика. – Я же теперь беден, как корабельная крыса! Куда делось все, что оставил мне отец?! О стыд мне! О позор на мою седую голову!
Последние слова были любимыми словами отца. А из уст Абу-ль-Хасана прозвучали глупо. Ибо был Абу-ль-Хасан молод, чтобы не сказать юн, чернобород, черноус, а на его голове не было ни одного седого волоса.
Но стыд, жгучий стыд перед памятью отца разъедал, казалось, всю душу Абу-ль-Хасана. Он так истерзал разум юноши, что даже шум в коридоре не вырвал Абу-ль-Хасана из тяжких размышлений.
– Абу, весельчак Абу, где ты? – раздался почти в самом кабинете крик Рахмана, гуляки с соседней улицы.
– Почему ты кричишь, невежа? – проговорил Абу-ль-Хасан, выходя к гостям.
– Да разве я невежа? И что такого недостойного я сделал? Разве это не дом моего друга, где я могу вести себя так же, как у себя дома? Разве не будешь ты искать меня у меня дома так же, как я искал тебя?
– Твой крик может побеспокоить мою матушку, достойную и уважаемую женщину. Твой крик побеспокоил и меня. Я занимался делами…
Дружный хохот четырех глоток перебил речь Абу-ль-Хасана.
– Вы слышали, братья? Он занимался делами!
Абу-ль-Хасан поморщился, но постарался ответить сдержанно.
– Да, глупый индюк, я занимался делами! А вы отвлекли меня от серьезных размышлений!
– Да о чем ты можешь размышлять,
