его идти вперед. Никогда еще он не чувствовал себя таким сильным, таким мужественным и бессмертным.
Та-Исет вдруг вскрикнула:
– О боги, я умираю!
Имхотеп, издав низкое торжествующее рычание, подождал лишь одно мгновение, убедился, что она уже достигла вершины страсти, и принес свою кипящую жертву богине любви. Он был потрясен до самой глубины своего естества. Ему показалось, что царица его грез лежит в глубоком обмороке. Ее прекрасное тело, покрытое влагой, испускало слабое серебристое сияние, подчеркивавшее бледно-золотистый цвет ее кожи. Он подумал бы, что она мертва, если бы не пульс, который бился в крошечной соблазнительной ямочке у основания шеи.
Она воспарила вверх и плавала там, свободная и счастливая, видя под собой горное жилище богов. Потом вдруг она нырнула вниз в вихрь, в залитую светом пропасть, которая разрушала и ее тело, и душу. Что-то случилось, но она не могла понять, что именно. С тихим стоном она пыталась избавиться от этого ощущения гибели. Медленно, почти болезненно она прокладывала себе путь обратно, к жизни, и первое, что она осознала, когда чувства вернулись к ней, было ощущение чьих-то поцелуев на губах.
Та-Исет открыла глаза. Имхотеп улыбнулся ей, и его губы вновь завладели ее губами. Его губы были требовательны, и она покорно соглашалась, целуя его в ответ с таким же пылом. Она приоткрыла рот, чтобы впустить его ищущий язык, который коснулся ее чувствительного нёба, и она ощутила радость наслаждения. Потом Имхотеп начал посасывать ее язык, словно пытаясь вытянуть из раскрытых губ самую ее душу. Она уклонялась, пыталась повторять его действия. Ей было приятно, когда он задрожал, прижавшись к ней. Потом отпрянул от нее и прошептал ей на ухо:
– Богиня, ты погубишь меня!
Впервые за многие месяцы Та-Исет почувствовала, что внутри бьет ключом искреннее веселье. Ее смех тепло и озорно звучал в его ушах, и он сам тоже усмехнулся.
Некоторое время они лежали рядом. Потом она увидела, что он заснул, и тоже погрузилась в негу.
И в этот миг, словно опрокинутая ветром, ширма упала на каменные плиты пола. А там… О нет, великий Ра, только не это, только не сейчас! Там стояла она, сильная и грозная богиня Бастет. Ее раскосые кошачьи глаза метали молнии, а прекрасные женственные руки, казалось, готовы были разорвать в клочки и Имхотепа, раскинувшегося в блаженной неге, и Та-Исет, вскочившую при появлении своей госпожи.
– Так вот как ты, ничтожная, исполняешь мое повеление!
– Госпожа моя…
– Где я велела тебе оставаться? Почему ты посмела покинуть опочивальню царицы? Разве ты не должна была неусыпно следить за рождением наследника? Разве не должна была ты, невидимая, неосязаемая, все свои силы отдать тому, чтобы юный фараон родился сильным и здоровым? Разве не твоей заботой было здоровье его матери, царицы Ситатон?
Увы, грозная Бастет была права – Та-Исет должна была быть сейчас
