намалеванных детской рукой. Хватит, приказала она себе, хватит, а то…
Она отвернулась.
И лишь через несколько мгновений осознала, что стоявший с ней рядом мужчина все это время не умолкал. Впоследствии она не раз задавалась вопросом, что именно он тогда говорил, – быть может, если бы она не отвлеклась, если бы слушала его внимательнее, вечер закончился бы иначе.
– Ваша последняя книга…
– Стало быть, вы тоже читали? – перебила она.
– Книгу-то? – переспросил он. – Да, я…
– Да нет, – отмахнулась Фрэнки. – Рецензию.
Лицо у официанта сделалось озадаченное. Она отчетливо помнила его удивление: интересно, он вообще знал об этой рецензии до того, как она проболталась? Ответа Фрэнки дожидаться не стала.
– Читали. Не юлите. – Она ненадолго умолкла, чтобы глотнуть шампанского. – А вы знали, что у Эмили их потом дома нашли?
– Эмили?
– Бронте, – сердито пояснила Фрэнки, досадуя на глупого официанта, вечно терявшего нить разговора. – После ее смерти. Лежали в запертом ящике.
Повисла пауза, официант склонил голову набок, мягко перехватил ее руку, потянувшуюся к бокалу.
– Вас это так сильно задевает? – спросил он, глядя ей в глаза. – Что про вас пишут другие люди?
Уже тогда она удивилась этому жесту, но удивление тут же затерялось в хмельном тумане, осталось лишь раздражение – зачем он мешает ей пить, зачем прикасается к ней так интимно, слишком интимно.
– Разумеется, меня это задевает. «Структура романа неуклюжа и лишена логики». Вот что там написали.
– Я не думаю…
– И никто за меня не вступится, никто не попытается обелить мое имя.
Официант вновь нахмурился, но она не стала объяснять. Внимание ее уже ускользнуло. Та женщина на другом конце зала все еще пялилась, все еще смеялась. Запрокинув голову, растянув рот, безупречная линия которого чуть заметно кривилась в том месте, где размазалась красная помада. Фрэнки приметила этот изъян еще по пути к ее столику и так прилипла к нему глазами, что едва не потеряла равновесие и несколько раз вынуждена была ухватиться за чужие столы, чтобы не упасть, но все шагала вперед под аккомпанемент бьющегося стекла.
Женщина повернулась к ней, и в лице ее что-то переменилось, мелькнула тень страха – Фрэнки помнила, с каким злорадством приметила это, помнила, как по телу пробежала горячечная дрожь.
Почувствовав, что в животе разгорается знакомый жар, она прислонилась лбом к оконному стеклу, ощутила его прохладное прикосновение. Прижалась сильнее – на стекле останутся пятна, да и пусть, – позволяя прохладе успокоить себя, вернуть в настоящее, укоренить здесь и сейчас. Только когда жар немного отступил, она посмела шевельнуться, но, мельком глянув на свое отражение, заметила, что на щеках еще пылает пунцовый румянец.
Она
