Тютчев, давно писавший о ненависти Запада к России, приходил к выводу о наличии некоего антирусского заговора – конспирология как когнитивное искажение связана с личными фобиями и порожденными ими навязчивыми идеями.
Патриотические эмоции привели к тому, что в 1863–1864 годах в российском обществе родилась военная тревога – предчувствие большой европейской войны. В значительной степени сами патриоты своей риторикой разжигали в себе этот страх, который, в свою очередь, еще более усиливал враждебность и агрессию патриотов. Поэт А. А. Фет писал Л. Н. Толстому: «Самый мерзкий червяк, гложущий меня червяк, есть поляк. Готов хоть сию минуту тащить с гвоздя саблю и рубить ляха до поту лица»[44]. Игнорируя всякую логику заявлением, что Россия занималась делами мира, когда вооружалась, М. Н. Катков писал:
Мы не готовились ни к какой войне, мы исключительно занимались делами мира и внутреннего благоустройства; но козни наших врагов принуждают нас обнажить меч, они заставляют Россию призывать сотни тысяч людей к военному делу и издерживать на военные приготовления многие миллионы: пусть же знают они наперед, что это не обойдется им даром… Пора двусмысленных заявлений и дипломатического лицемерия должна же миновать наконец. Не для того же мы вооружаемся, чтобы понапрасну разоряться и продолжать терпеть всякого рода оскорбления[45].
Министру иностранных дел А. М. Горчакову приходилось даже через Ф. И. Тютчева просить издателя «Московских ведомостей» сменить воинственный тон в отношении Запада на более сдержанный, дабы не усугублять международную напряженность[46]. Современники ругали издания и издателей, ответственных за военно-патриотическую истерию – «Гнусный „Русский Вестник“! Гнусный Катков!» – и гадали на страницах своих дневников: «Будет война или не будет? – вот великий нынешний вопрос. Будет? Не будет?»[47]
Патриоты-консерваторы испытывали амбивалентные чувства. Так, Тютчев радовался твердому отпору Горчакова европейским странам, данному в депешах, которые «затронули национальные струны души», понимая при этом, что они приближают Россию к войне с Европой, в связи с чем впадал в панику и предвидел «нашу погибель». И. С. Аксаков, также почти смирившийся с мыслью о неизбежности войны, пытался связать с ней надежду на возрождение «народной Руси». Воинственно-патриотическая риторика становилась профилактикой страха перед войной, создавала ощущение национальной сплоченности, однако последнему мешали инакомыслящие. Народники распространяли листовки против политики правительства в Польше, в прокламации «Земли и воли» противопоставлялись империя и отечество и подчеркивалась общность интересов польских повстанцев и русских людей:
Мы с Польшей, потому что мы за Россию. Мы со стороны поляков, потому что мы русские. Мы хотим независимости Польши, потому что мы хотим свободы России. Мы с поляками, потому что одна цепь сковывает нас обоих… Да, мы против империи,
Московские ведомости. 1863. 17 июля.
