в голосе выдохнула:
– А ежели не возьмешь, худо большое будет тебе… Худо!
Мне вдруг стало нестерпимо душно тут, и я, плохо соображая, машинально схватил этот ящик и тотчас кинулся к двери, стал отчаянно барабанить… Откройте!
За собой я услышал ее хриплый старческий голос:
– Ты убить, убить меня должен, убить!..
И я, действительно, в тот момент готов был ее убить, чтоб лишь вырваться поскорей из этой черной комнаты, чтоб не слышать старухин голос и не видеть пронзительных глаз ее… Прочь, прочь отсюда! Скорее! Скорее!
Тут щелкнул, наконец, замок – дверь открылась!
Я тотчас вылетел оттуда и, даже не одевшись, выбежал с ящиком на улицу… Домой! Только домой!
Я бежал, спотыкаясь и падая, по туманным улицам ночного Якутска, плохо соображая, прижимая к телу этот проклятый старухин подарок… Мелькали фонари, шарахались от меня тени людей в косматых шубах и шапках… Ну вас всех к ядреной матери! Прочь!
… Выскочил на Октябрьскую. Добежав до подъезда, с трудом поднялся на четвертый этаж, долго ковырялся в замке, не попадая ключом в узкую щелочку: сильно дрожали руки… Я скрючился весь от холода, чертовски замерз – аж зубами лязгал.
Ворвавшись в квартиру, первым делом ринулся на кухню, вытащил из холодильника спасительную бутылку с остатками водки и прямо из горла, в два приема, пропустил все до дна. Ух!
Дальше, уже отогревшись, выходил куда – то на площадку, ругался с кем – то, блевал там в подъезде… Снова заходил домой, плакал, смеялся, что – то искал… А потом в коридоре квартиры, споткнувшись, упал, больно стукнулся головой и провалился куда – то в черную яму…
Чувствую, что кто – то дергает меня, шлепает по лицу. Смотрю, значит, а это Янка Баишев стоит: «Эй, жив, догор? Тур, вставай!» Склонился надо мной, щербато лыбится, а я лежу на диване, и часы на стене 11 часов 26 минут показывают. Уже полдень? Ничего себе… Ядрена – вошь! Ноет затылок, страшно трещит голова, горят кисти рук и все лицо… Балда!
– Дай – ка закурить, – прошу у Янки. Жадно затягиваюсь, курю. Чувствую, немного полегчало. – Как это я?..
– А ты, чудак, вчера опять того… Тяпнул где – то сильно, – смеется он. – Еле на диван затащил. Тяжелый ты, черт!
– Где это так?.. – я смутно стал припоминать вчерашний вечер, этот злосчастный визит к старухе.
– Раздетый совсем пришел, хорошо, что руки не отморозил. А щеки – то Дед Мороз сильно поцеловал – красные стали. Хочешь посмотреться?
– Раздетый, говоришь? – удивился я, потирая горящие щеки. Вспомнил, как бежал по улице без пальто.
– Ну, да, – махнул Янка рукой. – Подхожу к твоей конуре, вижу: твоя дверь открыта настежь, а сам лежишь в коридоре на полу… Накачался. Дергаю, бужу тебя, а ты никак… Без задних ног, значит.
– Без задних… А где, догор, ящик? – тут вспомнил я. – Ящик – то где?
Янка удивленно посмотрел на меня:
– Какой ящик?
