от чувств глазами и с мольбой коснулась его руки.
– Я должна, – твердо сказала Дотти. – Правда, дядя Джон. Я должна это сделать и не могу больше ждать. Я хочу поехать в Америку и выйти замуж.
У него отвисла челюсть. Одно дело хотеть выйти замуж, но такое…
– Дотти, скажи, что ты шутишь, – произнес он. – Ты же не думаешь, что твои родители – а особенно твой отец! – когда-нибудь это одобрят.
– Он бы согласился, если бы вы изложили все должным образом, – возразила Дотти. – Ваше мнение он ценит выше, чем чье бы то ни было.
Она стиснула руку Грея и настойчиво продолжила:
– А вы, как никто другой, должны понимать, какой ужас я испытываю при мысли, что с Уильямом… может что-то случиться, прежде чем мы снова увидимся.
Действительно, подумал он, единственным доводом, что перевешивал в ее пользу, было чувство пустоты в его собственном сердце, которое возникало всякий раз при одном упоминании о возможной смерти Уильяма. Да, его могли убить. Как и любого другого во время войны, а особенно солдата. Это риск, на который идешь – а совесть не дала бы ему помешать Уильяму выбрать этот путь, – хотя, стоило ему представить Уильяма разорванным на куски пушечным ядром, или лежащим с простреленной головой, или умирающим в мучениях от дизентерии…
У лорда Джона пересохло во рту, он сглотнул и с некоторым трудом запихнул малодушные образы назад, в закрытый мысленный чулан, где они обычно и хранились под замком.
Грей глубоко вздохнул.
– Доротея, – твердо произнес он. – Я выясню, что ты задумала.
Она долго и задумчиво глядела на него, словно оценивая шансы. Уголок рта Дотти медленно приподнялся, глаза сузились, и он прочитал ответ на ее лице так же ясно, как если бы она произнесла его вслух: «Нет, вряд ли.
Впрочем, это выражение исчезло так же быстро, как появилось, и Дотти вновь посмотрела на него с негодованием, смешанным с мольбой.
– Дядя Джон, как вы смеете обвинять меня и Уильяма, своего собственного сына, в том… в том… а в чем, собственно, вы нас обвиняете?
– Понятия не имею, – признался он.
– Вот и отлично! Так вы поговорите с папой, ради нас? Ради меня? Пожалуйста? Сегодня?
Дотти была прирожденной кокеткой: говоря с ним, она придвинулась ближе, чтобы он почувствовал нежный аромат фиалок от ее волос, а пальчиками очаровательно теребила лацканы его мундира.
– Не могу, – ответил Грей, пытаясь высвободиться. – Только не сейчас. Он уже испытал из-за меня ужасное потрясение, еще одно наверняка его добьет.
– Тогда завтра, – уговаривала она.
– Дотти!
Он взял ее ладони в свои. Его удивило и тронуло, что ее руки похолодели и дрожали. Похоже, девочка говорит серьезно, что бы она ни пыталась сказать.
– Дотти, – повторил лорд Джон уже
