значение «циркуляции элит», понимал, к чему приводит превращение аристократии в паразитические класс. О французской революции Меньшиков писал: «Великая революция родилась не из головы Руссо, а из инстинктов расы, почувствовавшей, что важный и необходимый орган народный – культурное сословие – а трофировался от праздности» [60].
У нас после революции побеждённые всё валили на царя, мол, царь был плохой, а то бы… Да нормальный был царь, но прогнил правящий класс, и на кого царь мог опереться, когда «кругом измена»?
Понимал Меньшиков так же, как и Парето, что на смену прогнившему классу приходит новый, более здоровый, но отнюдь не весь, а только его элита, потому что «управляет нацией всегда лишь едва заметная группа лиц» [61].
У Парето циклически сменяют друг друга, как волны, «резидуумы» комбинаций и сохранения агрегатов. Меньшиков прослеживал в нашей истории смену подъемов духа и затишья. «Волны русской истории вообще поднимаются не более двух раз в столетие» [62]. Он смотрел глубже Парето: «Никогда в истории не бывает так, чтобы в одну эпоху действовали только созидательные начала, а в другую – только разрушительные» [63]. Так что и в революции, если не просто тупо её ненавидеть, можно рассмотреть её созидательные начала. Ф. Нестеров включал в свою связь времен не только советский период, но и всю нашу революционную традицию, начиная с декабристов и Герцена. В августе 1991 года толпа «демократического» сброда сбила в Новгороде памятную доску со здания, в котором во время своей полуссылки работал Герцен. Эти дебилы не знали, что Герцен был противником Маркса и предрек крах марксистского эксперимента.
Меньшиков отнюдь не принадлежал к революционной традиции, совсем наоборот, но когда в 1907 году было предложено перенести прах Герцена и памятник ему в Россию, Меньшиков отнесся к этому иначе, чем современные безмозглые новгородцы. Он писал: «Герцен был, бесспорно, крупный талант. Полунемец-полурусский, он любил Россию всею полнотою души… Несомненно, кое-что полезное для России Герцен сделал, так почему бы праху его не найти места в родной земле? И почему бы медной статуе его, забытой в Ницце, не украсить собою могильного холма или даже площади родного города?» [64] Вспоминая о кружке Станкевича, Меньшиков сказал даже такое: «Бесконечные споры и одушевленные беседы тогдашней московской молодежи были, может быть, высшим расцветом нашей истории» [65]. А сегодня московские улицы больше не называются в честь Станкевича и членов его кружка: Белинского, Грановского, Герцена.
Меньшиков ненавидел Ницше как «антихриста», но тоже считал, что «история есть борьба двух начал – аристократии и демократии» [66], хотя и не отождествлял их с определенными народами. В общем, у Меньшикова многое можно найти, не уезжая далеко.
О Ломоносове говорили, что он не только основал первый русский университет, но и сам был университетом. Мы проанализировали
Там же, с. 485.
Там же, с. 366.
М.О. Меньшиков. Выше свободы. М., Современный писатель, 1998, с. 24.
М.О. Меньшиков. Письма к русской нации, с. 363.
М.О. Меньшиков. Выше свободы, с. 264.
М.О. Меньшиков. Выше свободы, с. 396–397.
М.О. Меньшиков. Письма к русской нации, с. 321.
