Бога!“. Почти как до войны). Ну и что делать? Я не говорю, что это самое лучшее. Но что делать? Кто даст нам гарантию, что этот строй, сделавший возможными свободу и прогресс, преодолеет все опасности? На кого мы опираемся? На шахтеров, на часть рабочих и даже евреев (думаю, не больше 20 %). Поскольку большинство еще против нас, придется отказаться от такого исторического шанса. Поэтому и я иногда нарочно позволяю себе поддаться эмоциям: советскими прикладами мы научим людей в этой стране мыслить рационально без отчуждения», – писал в декабре 1948 года Чеславу Милошу из Лондона философ, «крестный отец» варшавской школы истории идеи Тадеуш Кроньский по прозвищу «Тигр»[246].
Да, большинство было против них, но зато меньшинство было наэлектризовано великой идеей переустройства мира, которая помогала обращать в свою веру не хуже христианства. Так к коммунизму пришли легионеры Франтишек Юзьвяк[247] и Владислав Броневский, эндек Ежи Путрамент, ксёндз Стефан Матушевский[248], антисоветский партизан Тадеуш Конвицкий, сын репрессированных в СССР родителей Тадеуш Боровский, дочь соратника Пилсудского – Ванда Василевская и даже богемная красавица Изабелла «Чайка» Стахович, кружившая головы Виткевичу, Гомбровичу и Ивашкевичу. У декадента Пшибышевского и то двое детей еще до войны отдались стихии революции: дочь написала две пьесы о якобинцах (по одной из них Анджей Вайда много позже поставил фильм «Дантон»), а сын возглавил Московскую консерваторию, где внедрил обучение марксизму-ленинизму (что, впрочем, не спасло его от расстрела). Так же к коммунизму пришел и Лем. Мы знаем это из дневников его приятеля – католического писателя и бывшего эндека Яна Юзефа Щепаньского. Вот что тот написал 4 сентября 1952 года: «По возвращении из отпуска ко мне ходит Лем и проповедует. Может, не столько марксизм, сколько одобрение марксизма. Говорит очень ярко, у него есть четкое представление о будущем и о необходимых преобразованиях в культуре. Во многом он прав. Одно беспокоит: ни один из существующих минусов нашей действительности не служит для него аргументом против теоретического принципа. Если что-то у нас не сходится, то по вине халтурщиков и дураков, не умеющих реализовать этот принцип». Или вот еще запись 7 января 1953 года: «В субботу Лем читал мне фрагменты своего романа. Он по-прежнему охвачен видением будущего, в котором все проблемы будут решены благодаря технике, а современность кажется ему неважным этапом. Этапом, уже получившим оправдание». А вот 13 ноября 1955 года: «Закончил читать книгу Лема („Неутраченное время“. – В. В.) и по пути купил номер „Новы культуры“ с его большой статьей о современных темах в литературе. Эта статья помогла мне осознать, какие я имею претензии не столько к его книге, сколько к нему самому. Речь о проблеме „внутреннего зла“ в социализме. Лем отрицает его существование, стоя на почве „партийности литературы“». И наконец, 13 апреля 1956 года: «Был у Лема. Он сказал: „Год назад ты был на тех самых позициях, что и
Член Политбюро в 1948–1956 годах.
Заведующий Административным отделом ЦК ПОРП в 1952–1954 годах, заместитель члена Политбюро, в 1954–1958 годах – председатель Центральной ревизионной комиссии ЦК ПОРП.
