отказывался воспринимать действительность, и Катя неосознанно старалась устроить маму поудобнее, подсовывая ей под голову подушечку из мха и укрывая ноги еловым лапником. Неужели мама ушла навсегда? Вот так просто – слетела с ладони, как летняя бабочка? В память врезались лес, синее небо и перевёрнутые носилки с рассыпанным по траве песком.
– Мамочка, прости, – единственное, что сумела сказать Катя, перед тем как снова идти копать траншею.
Уже 23 июня командующим Ленинградским военным округом генерал-лейтенантом М. М.Поповым было отдано распоряжение о начале работ по созданию дополнительного рубежа обороны на Псковском направлении в районе Луги. 25 июня военный совет Северного фронта утвердил схему обороны южных подступов к Ленинграду и обязал начать строительство. Строилось три оборонительных рубежа: один – вдоль реки Луга, затем до Шимска; второй – Петергоф – Красногвардейск – Колпино; третий – от Автово до Рыбацкого.
Около ста тысяч человек рыли противотанковые рвы.
Построили четыре линии оборонительных сооружений: первую – южнее Луги, километров за пятнадцать-двадцать. Вторую – перед самой Лугой, в полутора километрах, третью – в Толмачеве, четвёртую – в деревне Долговка. Протяжённость по фронту главной оборонительной полосы – 276 километров[1].
Спустя пару недель Катя шла в толпе беженцев по направлению к Ленинграду.
Она успела забежать домой всего на пару часов. Торопливо сменила изорванную юбку на спортивные шаровары с полосатой футболкой, схватила жакет и саквояж. Вот и всё. На пороге Катя обвела глазами родные стены и низко поклонилась, как над могилой.
Оторвавшаяся подошва от стоптанных парусиновых туфель шлёпала по земле и черпала носком песок. Чтобы его высыпать, приходилось часто останавливаться. Когда саквояж с посылкой окончательно оттянул руку, Катя привязала к кожаной ручке пояс от плаща и перекинула ношу через плечо. До Ленинграда путь неблизкий. С каждым километром идти становится всё тяжелее. По обочинам дороги стояли обгорелые дома. Дикими голосами ревели испуганные коровы, ржали лошади и стоял людской гомон, перекрывающий гул машин и отдалённые раскаты взрывов. Вся эта какофония звуков соединялась в один оркестр, страшный в своей безысходности.
Рядом с Катей, плечо в плечо, сопела подружка Ольга, тащившая на закорках увесистый мешок с тёплой одеждой. Голову она повязала пёстрой шёлковой косынкой, которая так выгодно подчеркнула её броскую, цыганскую красоту, что на Ольгу заглядывались даже самые измученные беженцы.
Ольга намеревалась идти до Красногвардейска, который жители упрямо продолжали называть Гатчиной, а там перезимовать у родни отца.
– За зиму Сталин фашиста разобьёт, тогда и увидимся, – жалобно сказала Ольга около развилки на Гатчину. С отчаянием утопающего она вцепилась в Катин жакет и тянула её за собой. В Ольгиных глазах Катя читала неприкрытый страх. Как оставить её одну, такую непутёху?
– Может, ты лучше со мной в Ленинград
