оно не пользовалось большим уважением в русском обществе, что видно еще из известного сочинения И. Т. Посошкова «Книга о скудости и богатстве», а уж после «разборов», «дел о присягах», ссылок в Сибирь, нещадного сечения кнутом, вырывания ноздрей и даже сажания на цепь священнослужителей ни о каком статусе серьезно говорить не приходилось. Достаточно напомнить, что официально от телесного наказания священники и диаконы были освобождены императорским манифестом только в 1801 г., а члены их семей – в 1808 г.[209]
Именно поэтому В. М. Живов утверждает, что в России духовенство и дворянство культурно были фактически противопоставлены в первую очередь по типу воспитания и образования, что нашло свое характерное выражение уже в начале XIX в. в презрительном «семинарист»[210].
Это же замечание относится и к монашеству, возможно даже, что непонимание смысла монашеского подвига в русском обществе было еще глубже, чем в случае белого духовенства, и это притом, что случаи принятия монашества дворянами были более частыми. В этом смысле очень характерен отчет, составленный архим. Игнатием (Брянчаниновым) по поводу поездки в 1838 г. на Валаам в связи с возникшими там нестроениями. Свт. Игнатий отмечает, что из 115 членов братии монастыря «из духовного звания 8, всех не кончивших курса и вовсе не бывших в семинарии, кроме иеромонаха Аполлоса; из дворян – 4, знающих только читать и писать; из купцов – 4, кое-как знающих читать и пописывать. Итак, только 16 человек из таких сословий, в коих достигают значительной внешней образованности, из сих 16-ти образованный человек только один». Таким образом, в братии Валаамского монастыря представителями дворянского сословия были 4 человека из 115, т. е. чуть более 3 %[211]. Не случайно тот же Ф. М. Достоевский в своем последнем романе говорит о том, что слово «инок» «произносится в наши дни у иных уже с насмешкой, а у некоторых и как бранное» (ДПСС. Т. 14. С. 284).
Даже такой по-своему проницательный и понимающий автор, как В. В. Розанов, мог в каком-то припадке пароксизма писать о монашестве откровенные глупости (понятно, что по причине особого внутреннего устроения, конституции души и своей сложной жизненной истории): чего стоят его размышления об этом предмете в комментариях к переписке с К. Н. Леонтьевым, где он серьезно утверждает, что монашество есть легчайший, беспечальный и беспечный путь жизни, ибо у монаха есть только одна настоящая скорбь в жизни – запрет «касаться женщины», а настоящие скорби известны только в миру и только людям семейным[212], – своеобразная смесь на тему петровского указа о монашестве 1724 г., где все монахи выведены откровенными тунеядцами, и известных разглагольствований Федора Павловича Карамазова в подгородном монастыре о спасении «пескариками». То, что это мнение было именно «сочинено» В. В. Розановым, заметно из другого места той же переписки, где присутствуют совсем другие мысли: истинное монашество есть чудо на земле, квинтэссенция идеи братства, красота орлиного полета, глубина отечески нежного отношения к миру, синтез
См.:
См.:
XVIII – начала XIX века // Из истории русской культуры. Т. IV (XVIII – начало
XIX века). М., 2000. С. 737–738.
См.: «Ищите всюду духа, а не буквы»: Полное жизнеописание святителя Игнатия Кавказского, составленное его ближайшими учениками. М., 2008. С. 138. Самые известные примеры принятия монашества представителями дворянского сословия, относящиеся к первой половине XIX в., – это Д. А. Брянчанинов (1807–1867) (впоследствии епископ Игнатий) и князь С. А. Ширинский-Шихматов (1783–1837) (монах Аникита). Конечно, это были особые, притом общеизвестные случаи: С. А. Ширинский-Шихматов был действительным членом Российской Академии наук, родным братом кн. П. А. Ширинского-Шихма-това, министра народного просвещения в 1850–1853 гг. В марте 1830 г. принял монашеский постриг, а затем прославился как афонский подвижник и один из восстановителей Руссика. Свт. Игнатий был представителем известной дворянской фамилии, внуком С. А. Брянчанинова, предводителя дворянства Грязовецкого уезда Вологодской губернии, и сыном А. С. Брянчанинова, выпускника Пажеского корпуса, камер-пажа при дворе императора Павла I. Интересно отметить, что вслед за своим старшим братом Димитрием Брянчаниновым, ставшим епископом Игнатием, монашество впоследствии приняли три его младших брата – Петр, Михаил и Александр. История семей Брянчаниновых и Ширинских-Шихматовых имела огромный «миссионерский» эффект для дворянства и интеллигенции, примеры были настолько значимы, что, вероятно, могли послужить биографической основой для некоторых героев Достоевского (см., например:
