thor>Эрвин Чарграфф[2], 1792Предисловие
Происшествие в «ИнГенe»
В конце двадцатого столетия весь мир охватила научная золотая лихорадка невероятных масштабов: безудержная, неистовая погоня за барышами в коммерческом применении достижений генной инженерии. Эта отрасль науки развивалась столь стремительно – причем при минимальной огласке, – что ее настоящий размах и истинное содержание вообще трудно оценить.
Новые биотехнологии должны были стать основой величайших изменений в истории человечества. Уже к концу этого десятилетия биотехнологии наверняка займут даже более важное место в жизни человека, чем компьютеры и атомная энергия. Вот как сказал о них один из научных обозревателей: «Биотехнологии преобразят буквально все в нашей жизни: медицинское обслуживание, продукты питания, наше здоровье, развлечения, даже наши тела. Все переменится, ничто не останется прежним. Можно сказать, что биотехнологии изменят облик всей нашей планеты».
Однако биотехнологическая революция весьма отличается от всех прежних научных преобразований.
Во-первых, биотехнологические исследования чрезвычайно широко распространены. Америка вступила в эру атомной энергетики благодаря разработкам одного-единственного исследовательского центра – в Лос-Аламосе. Компьютерный век наступил благодаря усилиям примерно дюжины различных компаний. А исследования в области биотехнологий ведутся сейчас более чем в двух тысячах лабораторий – и это в одной только Америке. Около пятисот корпораций ежегодно вкладывают в эти разработки до пяти миллиардов долларов.
Во-вторых, биотехнологические исследования, по большей части, либо вообще бессмысленны, либо направлены на маловажные, пустячные цели. Порою можно подумать, что речь здесь идет о шутке – ну кто бы стал вкладывать деньги, например, в выведение прозрачной форели только ради того, чтобы проплывающая рыба не мешала рассматривать речное дно? Или в выращивание новых пород деревьев – с квадратным стволом – для облегчения лесозаготовок. Или же в получение инъекционного экстракта ароматических клеток – для того, чтобы все время благоухать своими любимыми духами… Но все это не шутка. На самом деле, поскольку биотехнологии можно использовать в индустрии развлечений и прочих отраслях промышленности, которые традиционно удовлетворяли разнообразные человеческие капризы – как, например, производство косметики, – новые могущественные технологии находят все более и более странное, а порою даже причудливое применение.
В-третьих, работа над новыми технологиями никак не контролируется. За ней никто не следит. Не существует никаких федеральных законов, которые бы ее регламентировали. В отношении биотехнологий до сих пор не разработана официальная государственная политика – ни в Америке, ни где-либо еще в мире. Очень непросто выработать разумную политику в отрасли, которая производит буквально все, что угодно, – от лекарств и сельскохозяйственных культур до искусственного снега.
Но больше всего тревожит то, что среди самих ученых-генетиков не нашлось ни единого беспристрастного наблюдателя, который мог бы как-то контролировать направления научных разработок. Весьма примечательно, что практически каждый ученый, проводящий генетические исследования, живо заинтересован в коммерческом приложении биотехнологий. Среди них нет сторонних наблюдателей. У каждого – своя доля в биотехнологическом бизнесе.
Переход молекулярной биологии на коммерческую основу – самая потрясающая нравственная проблема в истории науки, тем более что произошло это с невероятной быстротой. На протяжении четырех столетий, со времен Галилея, ученые свободно и открыто исследовали разнообразные тайны природы. Для настоящих ученых не существовало никаких национальных разграничений, наука была для них превыше переменчивых политических доктрин и даже войн. Ученые всегда выступали против засекречивания исследований и неодобрительно смотрели даже на обычай патентовать научные открытия – поскольку считали, что трудятся на благо всего человечества. И при жизни множества поколений открытия ученых действительно оставались до странности безличными.
И вот в 1953 году двое молодых ученых, Джеймс Уотсон[3] и Фрэнсис Крик[4], расшифровали строение ДНК[5]. Их открытие стало настоящим триумфом человеческой мысли и духа. Оно разрешило извечную загадку, стоявшую перед человечеством, позволило понять устройство Вселенной с научной точки зрения. И всем казалось, что имена ученых-первооткрывателей вскоре забудутся, а это открытие, так же как прочие, будет причислено к величайшим победам человечества.
Однако этого не случилось. Тридцать лет спустя практически все ученые – коллеги Уотсона и Крика – устремили свои усилия на разработку несколько иного направления науки. Исследования в области молекулярной генетики стали предметом грандиозных, в несколько
Эрвин Чарграфф (1905–2002) – американский биохомик, внесший значительный вклад в исследование нуклеиновых кислот. В частности, Ф. Крик и Дж. Уотсон опирались на его работы при определении структуры ДНК.
Джеймс Д. Уотсон (род. в 1928) – американский биолог, в 1962 году совместно с Фрэнсисом Криком и Морисом Х. Ф. Уилкинсом получил Нобелевскую премию по физике и медицине «за открытия, касающиеся молекулярной структуры нуклеиновых кислот и их значения для передачи информации в живых системах структуры молекулы ДНК». Посвятил многие годы исследованию генома человека и исследованиям в области раковых заболеваний.
Фрэнсис Крик (1916–2004) – британский молекулярный биолог, биофизик и нейробиолог. В 1962 году совместно с Джеймсом Д. Уотсоном и Морисом Х. Ф. Уилкинсом получил Нобелевскую премию за открытие структуры молекулы ДНК.
ДНК – дезоксирибонуклеиновая кислота – молекула, обеспечивающая хранение, передачу и реализацию генетической программы развития живых организмов. Имеет вид двойной цепи аминокислот, закрученной в спираль.
