там погибли люди.
– Да, двое. Банковский чиновник и полицейский.
– Этого вам недостаточно?
– Я, ваше превосходительство, привык к более серьезным цифрам.
– На Кавказе война, а здесь мир.
– Кажущийся.
– Именно. С меньшими жертвами, но с более серьезными последствиями. – Обер-полицмейстер снова полистал лежавшее перед ним дело. – Во-вторых!.. За два последних месяца это уже третье банковское ограбление сходного почерка. И за ними может стоять весьма серьезная организация. Вплоть до террористической.
– К этому есть какие-либо данные?
– Пока никаких. Но любопытно, что банду возглавляет женщина.
– Женщина?!
– Да, особа лет тридцати.
– Словесный портрет не составлен?
– Не только словесный, но и рисовальный. – Крутов достал из дела карандашный рисунок, положил перед князем. – Полюбуйтесь.
Тот взял листок, некоторое время изучал его. На нем была нарисована молодая госпожа, лицо которой закрывала черная кисея.
– Она прячет лицо под кисеей?
– Да, при входе в банк. Но во время ограбления она решается на фрондерство – снимает кисею, и тогда выглядит следующим образом. – Обер-полицмейстер достал из папки второй листок, тоже передал Икрамову.
Теперь на рисунке была изображена девушка с открытым лицом, правый глаз которой закрывала черная повязка. В ней при внимательном изучении можно было угадать некоторые черты бывшей примы.
– Странно, но она кого-то мне напоминает, – произнес Икрамов.
– Вы не оригинальны, – Николай Николаевич забрал портрет, сунул в дело. – Не вам одному она кого-то напоминает. Но все это бред!.. Важны не аллюзии, а конкретный человек.
Ибрагим Казбекович помолчал в раздумье какое-то время, попросил обер-полицмейстера:
– Позвольте, ваше превосходительство, еще раз взглянуть на рисунок.
– Понравилась мадемуазель? – оскалился тот.
– Мадемуазель? Она мадемуазель?
– Так, к слову. Возможно, мадам. Это вам и предстоит узнать.
Бывший артист оперетты Изюмов мерз в ожидании директора театра уже битый час, кутался в ветхое драповое пальтишко, шмыгал носом, подтирая жидкий и бесконечный насморк снятой с головы фетровой шляпой.
За эти годы Николай сильно сдал – стал совсем тощим, безвольный подбородок еще более заострился, на голове четко обозначилась яйцевидная лысина.
Увидел подкативший к ступеням театра богатый директорский автомобиль, суетливо сунул шляпу в карман пальто, заспешил навстречу Гавриле Емельяновичу.
Тот, оставив автомобиль, зашагал наверх и не сразу узнал бывшего артиста. С определенным удивлением замер перед двинувшимся
