слезы. Сестра была явно привычна к таким сценам – она сделала свое дело и, не сказав ни слова, вышла из палаты. Я свернулась в комок под тонким одеялом, притянув коленки к груди. В таком положении и без единой мысли в голове я лежала до тех пор, пока не заснула.
Во сне я падала – это было бесконечно долгое падение в темноте; я падала снова и снова. Мне слышались крики – такие пронзительные, что волоски на теле вставали дыбом, – а после криков наступала тишина, и на ее фоне появлялся мягкий убаюкивающий звук, который меня успокаивал.
Проснувшись на следующее утро, я решила начать с малого. Так как же все-таки меня зовут? У меня ведь должно быть имя, но я не представляла, как его вспомнить. Повернувшись на спину, я вскрикнула – из моей руки торчал внутривенный катетер капельницы. Передо мной стояла пластиковая чашка с водой. Я медленно села и потянулась к посудине. Она дрогнула в моей руке, и немного воды пролилось на одеяло.
Вода… но с ней было что-то не то. Темная маслянистая вода.
Открылась дверь, и вошла медсестра, а с ней врач, который накануне вечером осматривал меня. Он мне нравился. Улыбался он искренне, по-отечески.
– Вы помните, как меня зовут? – Я ответила не сразу, но его улыбка оставалась прежней. – Я доктор Уэстон и всего лишь хочу задать вам несколько вопросов.
Он задал мне те же самые вопросы, что и все остальные. Помню ли я свое имя? Знаю ли я, как попала на ту дорогу и что делала до того, как помощник шерифа нашел меня? Ответ на все его вопросы был один и тот же: нет.
Но когда доктор перешел к другим вопросам, на них у меня появились ответы.
– Вы когда-нибудь читали книгу «Убить пересмешника»?[1]
Мои пересохшие губы треснули, когда я улыбнулась. Все проще простого!
– Конечно, это книга о расовой несправедливости и о разных проявлениях мужества.
Доктор Уэстон одобрительно кивнул.
– Отлично. А вы знаете, какой сейчас год?
Мои брови изогнулись и приподнялись.
– Сейчас две тысячи четырнадцатый.
– А какой сейчас месяц, вы знаете?
Я замолчала, и улыбка сползла с его лица.
– Сейчас март. – Я облизала языком сухие губы и почувствовала, что начинаю нервничать. – Но не знаю, какое сегодня число и какой день.
– Сегодня двенадцатое марта, среда. А какой последний день вы помните?
Я заерзала на краешке кровати и ответила, но мой ответ прозвучал полувопросительно:
– Вторник?
Губы доктора Уэстона снова изогнулись в улыбке.
– Вы пропали гораздо раньше. Когда вас доставили сюда, ваш организм был сильно обезвожен. Давайте попробуем еще раз?
Я могла бы попробовать, но какой от этого прок?
– Не знаю, – ответила я.
Он задал мне еще несколько вопросов, но тут санитарка принесла еду,
