делам, но и возвещению слова Христова.
Говоря о сущности веры, Христос указывал на главное – доверие к Богу и любовь. Он называл Храм «домом молитвы», хотя не считал сами камни и пышное убранство святилища чем-то безусловным. Здания могут быть разрушены, неразрушимы лишь «дух и истина». Он Сам воздвиг Церковь «за три дня», ибо Его Воскресение дало ей новую жизнь. Именно это учение Христово о второстепенности внешнего культа и сделал св. Стефан основой своей проповеди.
Однако была среди репатриантов и другая категория. На земле отцов они стремились превзойти в набожности самых крайних ортодоксов. Слова Стефана задели их за живое. Начались жаркие споры. Чем очевидней становилась правота Стефана, опиравшегося на пророков, тем сильнее было и раздражение противников. Через грекоязычные синагоги прошла трещина раскола. И, разумеется, «правые» взяли верх, тем более что им удалось нанести Стефану удар в спину.
В Синедрион явились доносчики, которые обвинили его в оскорблении святыни Храма и хуле на Закон. Искра воспламенила горючий материал. В Иерусалиме как раз начались волнения. Жестокость Пилата превзошла все пределы и чуть не довела народ до крайности. Были спешно отправлены гонцы к наместнику Сирии Вителлию с требованием убрать прокуратора. Вителлий понял, что дело приняло опасный оборот, и велел Пилату ехать в Рим для отчета, а на его место временно послал некоего Марцелла.
Короткий период безвластия был самым подходящим для разгула фанатизма. Возбужденная толпа, подстрекаемая «правыми» эллинистами, набросилась на Стефана и повлекла его к Кайафе. «Этот человек, – кричали обвинители, – не перестает говорить слова против этого святого места и Закона… Мы слышали, как он говорил, что Иисус Назарянин разрушит это место и изменит обычаи, которые дал нам Моисей». Кайафа быстро оценил ситуацию: она была уже иной, чем при разбирательстве дела двух назарян – Петра и Иоанна. Тогда он боялся, что народ поднимется на их защиту, а теперь перед ним богохульник, да еще чужак, говорящий на ломаном языке, которого привела к нему сама разъяренная чернь.
Стефану был задан вопрос: признает ли он себя виновным? Но тот категорически отверг навет.
Взор Стефана устремился поверх озлобленной толпы к неземному видению, сверкнувшему перед ним. «Вот я вижу, – воскликнул он, – отверстые небеса и Сына Человеческого, стоящего одесную Бога!..» Яростный рев был ему ответом. Фанатики затыкали уши, чтобы не слышать его, ни о каком законном суде уже не могло быть и речи. Здание осаждала толпа. На Кайафу перестали обращать внимание. А он, хотя и мог вызвать стражу, хладнокровно выдал эллиниста на самосуд. Стефана вытащили из зала и с дикими криками поволокли к воротам города (кто-то вспомнил старый обычай совершать казнь за стенами). И там была учинена расправа. Эллинист был сброшен со скалы, а обвинители сами добили его, бросая камни… В последние
