style="font-size:15px;"> И с этими словами преподнес мне свою монографию “Русский эрос”. На титульном листе – размашистый автограф: “Оставляю Русский Эрос в компании с Мариной Москвиной – вместо себя”.
У отца Льва подскочило давление, вечером вызвала скорую помощь.
Глубокой ночью – звонок в дверь.
– Кто там? – я спрашиваю испуганно.
– Скорая, – мне отвечают. – А вы еще кого-то ждете?
Тишков явился к Люсе просить моей руки. В модном пиджаке в голубую клетку, американском, который подфарцевал ему однокурсник по Первому меду Витя Савинов, он был радушно принят моими родителями, Люся накрыла поляну, мы выпили, закусили… Летели минуты, минула пара-тройка часов, Лёня не просит моей руки и не просит. Люся с Лёвой глядят на меня вопросительно. Я пихаю Тишкова ногой под столом.
– Ну, мне пора, – сказал Лёня, поднимаясь из-за стола.
– Что ж ты руки-то не попросил? – я спрашиваю его у самой двери.
– Ах да! – вспомнил Лёня. – Людмила Степановна! Прошу руки вашей дочери!
– А ноги? – спрашивает Люся.
Писатель Борис Ряховский зим тридцать тому назад дал мне бесценный совет насчет писательского ремесла:
– Вы еще дитя, а тут надо так: сразу ставить себе задачу, чтобы пупок трещал. А то время фьють – смотришь, сил нет, а там и умирать пора.
Уборщица в Доме творчества писателей Елизавета Ивановна, выскакивая из комнаты какого-то поэта как ошпаренная:
– Наверное, он сидел – писал: “Я помню чудное мгновенье, передо мной явилась ты…” И тут вхожу я со шваброй и говорю: “Я извиняюсь…” Он как меня обложит, чуть не трехэтажным!..
Отец Лев, 95 лет, подхватил воспаление легких, попал в больницу. В палате у него два старика, довольно беспомощных. Он их морально поддерживал, даже слегка ухаживал.
– Надо же, – говорил сочувственно, – а ведь им нет и девяноста!
Пригласили на телеканал “Культура” изучать хинди в передачу “Полиглот”. Ночи напролет я зубрила, записывала, выписывала, ни свет ни заря освежала в памяти, глотая слезы. Уже у всех начало получаться – у литературного критика Саши Гаврилова, пианистки Полины Осетинской, актера Володи Дыховичного, прекрасная Алиса Ганиева вообще заговорила на хинди посреди первого урока, – только не у меня!
– Единственное, к чему Маринка относится серьезно, – это хинди, – вздыхал поэт Юрий Кушак, специально пронаблюдавший 16 серий – узнать, запомню я хотя бы одно слово или нет.
Я запомнила два: “намастэ” – в переводе “здрасте” и “забардаст” – “потрясающе”.
– Это каким надо быть бездельником, чтобы взять и – ни с того ни с сего – изучать хинди! – возмущался Сергей.
– Ерунда, – старался поддержать меня Лёня. – Да за одно за то, что ты решилась там сесть среди них, – тебе орден надо дать. Они все – кто на сорок лет тебя младше, кто на двадцать, а ты наше поколение представляешь, стариков самоучек,
