еще невскрытая.
– Угощу тебя японским чаем.
– Я больше люблю краснодарский. Мы дома такой пьем.
Провинциалочка скучает по родине. Она домашняя девушка и работящая, трудится с 14-ти лет и с тех пор – на доставке.
…– А что за история у тебя произошла в станице? – за чаем можно пооткровенничать.
– Да так, было дело. У нас там бандитская семья живёт, повздорили с моими. У родителей большой дом, отец сам построил. Вот соседи его начали выживать, уговаривали дом продать, а давали копейки. Иначе ничего не получишь. Денег им жаль, а дом хочется. Короче, затравили стариков собаками. Дома никого не оставалась, старшие разъехались, а я на работу ушла. Когда вернулась, нашла тела. Тех овчарок разрубила топором, а бандитов сдала в полицию, да толку что. У соседей везде кумовья, так что их на следующий день выпустили, мол не доказана причастность. Собаки сбежали с привязи, вот и всё объяснение. Собак я уничтожила, инцидент решён. А мне пригрозили, что возбудят иск и засудят за причинение ущерба, потому что кавказские овчарки дорогие. Вот и пришлось уехать.
– Соболезную, – говорит Мами́на.
– Родителей жалко, слов нет. А собак я люблю, но тут либо я, либо они.
– А у меня дочка в Грузии, живет у мамы.
Стена за рабочим местом менеджера пестрит детскими творениями. Мами́на относится к рисункам дочери слишком серьезно: ищет в них волшебную формулу, которая поможет вылечить её дочку.
– Прости, я плачу. Лаура опять нервничала.
Она больше не хочет показывать её врачам, которые подозревают нехороший диагноз, а это приговор на всю жизнь. Больше никаких обследований. Просто Лаура – нервный ребенок, и с ней трудно найти общий язык. Она тихая, объясняет Мами́на. Бабушка жалуется, что девочка с ней не разговаривает. На вопросы отвечает кивками, просьбы выполняет. И вот еще: она много рисует.
И тогда Тапочка спрашивает, нельзя ли ей на те рисунки взглянуть.
Мами́на не отвечает и смотрит куда-то в сторону, напряженно раздумывая, а потом отвечает, отчего же нельзя. Лаура ей эти рисунки присылает, вот только что делать с ними, Мами́на не представляет. Странные они очень.
И она показывает Тапочке рисунки – с деланным безразличием, будто ей самой все равно. Потому что, сразу видно, устала она очень от этих фигурок, они ранят ей сердце, а почему, Мами́на не понимает. Вот, к примеру, этот.
Тапочка сначала решила, что это секретные указания. Фантазией Лаура не обижена, даже совсем наоборот, энергия бьёт из неё ключом. Тапочка видит человека, голова которого не умещалась на листе, так что шею пришлось согнуть. Так, со свернутой шеей он и существовал.
А ведь это я, подумалось Тапочке. Пытаюсь приспособиться.
– Ну, ничего. Организм молодой, поправится. – Про себя она решала или про Лауру? И вот вопрос, почему вместо пальцев – крюки?
Мами́на вздрагивает, нервы у неё никуда не годятся, хотя она всего на десять лет старше Тапочки.
