Нас, солдат-мужиков, наберется больше, чем рабочих. А каждый солдат – это уже большевик, почти большевик, – поправился Козин.
– Может быть, и так, но как только доберется до дому, так и обмякнет, забудет о войне, – заметил Ломакин.
– Я не обмяк, другие тоже не обмякнут. Конечно, здесь зла поубавилось. Но мы его не выживем своей мягкотелостью. За тоску по дому, за смерть друзей, за зуботычины и подозрения – не забудем вражинам.
– Рабочему люду, и верно, терять нечего. Был я на руднике Бринера, – продолжил разговор Ломакин. – Как только там живы люди? Мы живём, мы дышим, а там заживо гниют. Голод, в бараках холод, спят вповалку на нарах, тут же дети копошатся. Вошата́, духота, грязища. Все смотрят на пришлого, как на кровного врага. Не пришел ли ты отнять у них работу, заплесневелый хлеб изо рта вырвать? Ропщет народ, но Бринер начхал на тот ропот. У него казаки, он дает фронту свинец. Чуть что – крамольника под арест, на каторгу, а его ме́ста ждут другие, чаще манзы. Эти тише и покладистее. Был даже бунтишко, казаки нескольких человек застрелили, и всё стало на свои места. И другое, недавно встретил на тракте Силова Андрея Андреевича с Широкой пади. Так он первый спрыгнул с вершной, первый же и руку подал, еще и сказал, мол, ежли будет беда, чтобы заходили, чем сможет, тем поможет. Я ажно поперхнулся от удивлённости. Выходит, Силов умней Бринера?
– Может, и так. Но у Бринера казаки, а у Силова ограда хуторская. Бринер может убежать в город, а Силову бежать некуда. Вот и линяют люди, другую личину на себя надевают. А потом, есть люди побогаче Силова, но тоже идут за революцией, за большевиками. Взять Суханова Костю: отец вице-губернатор, а он на ро́сстань[49] с отцом пошёл, потому что честный человек и нет у него сил смотреть на измывательства над народом. Если Силов честный, то найдет себя и свою дорогу.
– А Розов?
– Что Розов? – хмыкнул Козин. – Этот, как милый, будет работать на революцию. Расскажи, как это он успел прорваться в купцы?
– Был помощником у Дряхина, что заменил Безродного. Пил с ним, но голову не терял, а тот терял. Под пьяную лавочку заставил Дряхина подписать на себя завещание, потому как он один был как перст, тот Дряхин. Подмахнул, а через неделю нашли утопшим в Голубинке. Копал то дело пристав, но не докопался. Так и стал Розов купцом.
– Выходит, и верно, нельзя стать купцом без разбоя?
– Выходит так, Федя. Есть разговор, что и Бринер разжился с разбоя. Он был управляющим купца Шувалова. Шувалов помер. Наследником остался один сын-полудурок. Ему бы лишь баб, яхты. Бринер все спроворил: и бабу, и яхту со матросами. Гуляй. Сам стал всем править. А потом благополучно утопил яхту, наследника и бабу, шуваловское же хозяйство себе прибрал. Был слух, что Шувалов раньше хунхузил, даже пытался русских грабить. А кто Бринер? Есть сказ, что он из голландских купцов-пиратов, грабил проходящие суда. Словом, немец обмишулил русского разбойника.
– На фронте тоже нами командуют немцы, может, с того и бьют нас. Как ты ни говори, что любишь Россию, а кровь-то немецкая. Знать, Германия ближе к сердцу.
Пошёл на росстань – сделал выбор и пошёл по своему пути.
