в коридоре появились люди, в глазах которых был свет. Изменилась аура, померк ужас. Лёня заметил, что и поезд изменил свои очертания – да и был ли это поезд? Он уже превратился в субстанцию света, внутри которой находились они, оставшиеся путешественники. И этот корабль света входил в иную неописуемую сферу бытия. Чёрные миры страданий и неутолённой ярости остались внизу, позади. Лица человеков вокруг были не только привычно-родными, но в то же время и особенными, своеобычными, начиная с тех, от которых исходила тишина и покой, и кончая теми, в чьих глазах преобладал разум поиска.
Лёня очень надеялся, что и он будет среди них. «Пора, пора, – вздыхал он, – жене напишу записку, что попал в рай и в ней теперь не нуждаюсь». Лёне даже не пришло в голову, что в раю нет почты.
Всё стало как-то понятно само собой. Самые странные мысли и самые нелепые движения находили своё оправдание, словно так и должно быть. Незнакомые целовались с незнакомыми, возникали люди, о существовании которых Лёня не мог и помыслить. К нему подошёл красивый и внушительный мужчина и проговорил, вернее, как-то передал или послал свою мысль:
– Вы не представляете, как окрепло во мне моё бытие. Я просто расширяюсь от чувства благости. Скоро превращусь в планету.
Лёня понимающе кивнул головой, и будущий небожитель ускакал.
«Куда несётся этот поезд света, в котором мы сидим, – вдруг засомневался Одинцов, – за его пределами ничего не видно, только нечто умопостигаемое, но у меня тупой ум, поэтому я почти ничего не вижу». Около него вдруг оказалась женственная фигура. От неё изливался поток такой необъяснимой нежности ко всему живому, что Лёня внутренне ошалел и стал приплясывать на месте.
– Кто вы? – спросил он мысленно.
– Раньше Таня была, – прозвенел ответ. – А что?
Да и во всём коридоре разлилась аура невиданной непорочной нежности.
Лёне стало жутко от бесконечно хорошего к нему отношения окружающих. Все были нежны и открыты друг другу, точно сливались душами, оставаясь собой. Ему стало и блаженно из-за такого необъятно-доброжелательного отношения, и немного боязно, если порой не жутко. Первый порыв боязни, однако, прошёл.
Та, которая назвала себя Таней, улыбалась ему, и её улыбка проникла во всё его существо, во все уголки души, обогревая, словно он попал в рай, и в то же время вызывая смятение – ибо то, что он ощущал, было не похоже ни на что из испытанного им ранее на земле. Он не нашёл ничего лучшего, как засмеяться. Но смех замер… Ещё минута, и Лёня бы разрыдался, но в этот момент поезд остановился.
Раскрылись двери, уже не похожие на раскрытую пасть неведомого. Здесь ощущался трепет тихого приглашения.
И снова зазвучал чуть гнусноватый голос комментатора:
– Господа! Рад предупредить, что среди этих распрекрасных обителей есть одна, не такая уж распрекрасная. Это так называемая обитель
