пять ударов палками – рутинное наказание в Дахау и Бухенвальде), что раздражало экзекуторов. Интеллектуалы воскрешают в памяти прочитанное, обмениваются знаниями с такими же, как они, стараются обсуждать то, что удалось сохранить в памяти, то есть обеспечивают себе «интеллектуальное выживание»[23]. Задачей П. Нейрата было доказать, что распространенный уже в то время аргумент о всеобщей пассивности жертв лагерей не имеет права на существование – сопротивление системе существовало, хотя и не в тех формах, которые считаются привычными (этот вопрос также рассматривается в заключительной главе работы).
Работа П. Нейрата во многом предвосхитила дискуссии на тему о «банальности зла» в лагерях (об этом в данной работе речь пойдет в отдельной главе) и показала, что среди эсэсовцев были совершенно разные люди – от патологических личностей до совершенно безразличных, скучающих людей, которые были жестоки лишь потому, что им не хотелось отставать от своего окружения. Примечательно, что П. Нейрат не рассказывает об освобождении узников (то есть о своем освобождении), что, по мнению редакторов книги, означает, что «обсуждение концентрационных лагерей не может быть завершено»[24]. Таким образом, уже в годы войны вышло несколько исследований, положивших начало изучению феномена Концентрационного мира. Однако для того, чтобы появились более масштабные работы, рассматривающие нацистские лагеря и их жизнь как целостное явление, война должна была закончиться.
Сразу по ее завершении вышла книга проведшего в Бухенвальде почти шесть лет философа Ойгена Когона «Государство СС», написанная в 1945 году и увидевшая свет год спустя[25]. В основу данного исследования легли не только личные переживания О. Когона, но также архивные документы Бухенвальда и других концентрационных лагерей. Ойген Когон, как ни парадоксально, в молодости сторонник Отмара Шпанна – идеолога фашистского австрийского ополчения «Хеймвер» и члена австрийской нацистской партии, сумел переосмыслить свои ранние симпатии и очень глубоко, серьезно, всесторонне проанализировать механизмы существования Концентрационного мира, его структуру, психологию узников и эсэсовцев, быт и повседневность лагерей.
В процессе работы над книгой, когда все ужасы этого мира еще были очень свежи в памяти, Когон не раз сомневался в целесообразности этой работы. «Текст находится на грани того, что дозволено нравственностью, – писал он, – поскольку с точки зрения содержания едва ли приносит какое-то благо. О бездне, по которой я скитался семь лет среди таких же, как я, немых и проклятых, лишенных даже тени человеческого достоинства, нельзя сказать ничего хорошего. Но… возможно, он сможет предостеречь Германию от повторения того же самого, а мир – от подобного. И если я хочу, чтобы данная книга достигла цели, я должен представить в ней голую правду, описать все так, как оно было, и никак иначе, без приукрашивания, выдумок ad usum delphini и умолчаний.
Там же. С. 301.
