и подскакивала рядом с ним, и он не сомневался ни на минуту, что обязательно начала бы мотаться вокруг, то и дело убегая вперед и возвращаясь назад, если бы он отпустил ее ручонку.
Но он не отпускал, а она не сопротивлялась и не возражала.
Клавочка вообще оказалась необыкновенной девочкой. Ну, для него необыкновенной. Матвею, привыкшему к тому, что люди, как правило, недоумевают, отчего он постоянно молчит и не спешит вступать в пустые разговоры и никчемную болтовню, удивительно спокойно и легко молчалось, погружаясь в размышления, рядом с девочкой Клавой.
Он чувствовал, что малышку нисколько не тяготит его малая разговорчивость и погруженность в свои мысли. Она могла просто припрыгивать рядышком и что-то напевать, поговорить с кошкой, оказавшейся рядом, шугануть голубей, пошлепать по луже, создавая кучу брызг, приняться рассказывать ему что-то из «важных» происшествий своей жизни, не требуя, чтобы он как-то реагировал, отвечал и вступал с ней в диалог.
А еще она настолько живо реагировала, когда он рассказывал ей какие-нибудь научные факты или делился тем, о чем думает и размышляет! Личико Клавы вытягивалось от оторопи, глаза расширялись, и она смотрела на него восторженно-пораженно, и Матвею становилось весело и всякий раз делалось почему-то тепло в груди.
Так и заснул он в тот вечер, вспоминая, какой замечательной, веселой и обаятельной была девочка Клава.
Утром, понятное дело, Ладожскому было не до воспоминаний о далеких маленьких девочках из его детства: закрутились-завертелись дела, как важные и срочные, так и необходимые, обыденные, рутинные. А вот вечером, когда он ехал забирать маму с вечеринки у Софьи Михайловны, вдруг снова вспомнились буйные, непокорные мелкие кудряшки, голубые глазюшки и замечательный звонкий смех девчушки Клавдии.
Все-таки Клавдия немного устала. Слава богу, не так, как доводила себя порой, серьезно перерабатывая за день, – не до тягучей, заполонившей все тело усталости, когда руки, спина и шея наливаются свинцом, а в позвоночник от многочасового напряженного сидения словно забили штырь железный, вызывающий болезненные ощущения при любом движении. Нет, не так, но все-таки ощутимо.
По-хорошему, сегодня надо было вообще ничего не делать, а серьезно и честно отдыхать: поваляться в кровати и на диване, посмотреть какой-нибудь фильмец, поесть вкусняшек, да просто ничего не делать, кроме йоги. Но получилось, что получилось, и к накопившейся за неделю усталости прибавилась еще и сегодняшняя.
Лифт у них в доме был хоть и старенький, но шустрый, и Клавдия, привычно задавая себе непродуктивный вопрос, что она вечно таскает такое и зачем напихивает, скинув наконец тяжелый рюкзак, не успела толком сделать и пары махательных движений, расправляя напряженную и постанывающую спину, как, дернувшись, лифт остановился на ее этаже.
Ладно, фиг с ними, с движениями, выспится и сделает утром свой обычный короткий
