в ее положении сошел бы и обезьянник. Уж всяко теплее, чем в парке. В Питере ночи холодные.
Рюкзак она положила под голову и стала уже задремывать, но кто-то в ее голове вдруг стал настойчиво советовать одеться потеплее. Своей голове Серафима верила, как никому. Если бы не она, лежать бы ей давно в могиле! Пересилив себя, Серафима выудила из рюкзака ветровку и свитер, старательно утеплилась и снова вытянулась на лавке. Надо же, и ноги не свисают.
Ночевать на лавках за последние десять дней ей все же приходилось нечасто: так, раза три, поэтому на то, что заснет скоро, она не надеялась.
Что ж, пускай. Будет время обдумать диспозицию.
Она сложила руки на груди и приготовилась к долгим раздумьям.
Ну, с чего начнем?
Где-то далеко заиграла музыка. Такую всегда заказывают в ресторанах ближе к полуночи. Люди уже наелись и напились, поэтому дрыгаться ни у кого нету сил. Вот и включают медляк, чтобы можно было качаться на танцполе, держась друг за друга.
Музыка была приятная. Серафима заслушалась и незаметно для себя заснула.
Странно, но ни отчим с пудовыми кулаками, ни Денис с гадкой ухмылкой ей не снились.
Наверное, голова решила, что хозяйке пора отдохнуть.
Она спокойно спала почти до утра.
А проснуться выпало по-звериному.
Через кусты к ее лавочке кто-то пробирался. Осторожно, таясь и стараясь не шуметь.
Серафима замерла, прислушиваясь, а затем резко вскочила и повернулась к непрошеному гостю. Ну давай, сволочь!
В редеющем утреннем полумраке на нее смотрела большая собака. Серафима в породах разбиралась не очень, но лабрадора узнала легко – часто видела в кино. Там такие у богатых хозяев живут. Эта что, потерялась?
Серафима пригляделась, но ошейника не увидела. Наверное, помесь. Папаша благородных кровей, а мамка – дворняжка, вот собака и бомжует по паркам.
Пока она размышляла о судьбе собаки, та, не торопясь, вышла из кустов, подошла и уселась возле скамьи.
Людей не боится. Не рычит. Не скалится. Красивая. Цвета кофе с молоком. Или шоколада молочного. И на вид ухоженная.
– Ты откуда взялась, псина?
Псина повернула голову и посмотрела Серафиме прямо в сердце.
– Потерялась? Или бросили?
Собака вздохнула и потянула носом в ее сторону.
– Ты вроде меня, что ли? И дом есть, и родные вроде тоже, а приходится по кустам шариться.
Собака слушала, наклонив голову, а потом подошла и прижалась к ноге теплым боком.
– Ишь ты…
Серафима почесала собаку за ухом, погладила мягкую шерсть. Пес точно домашний. Бродячие воняют, а этого недавно мыли с шампунем.
– Не похожа ты на бездомную.
Собака глянула снизу вверх, словно спросила: «А ты похожа?»
Серафима хмыкнула. Если пока и не похожа, то это ненадолго. Еще пару ночей в парке, и можно будет смело записываться в бомжихи.
Если только она не придумает, как выбраться из этого тупика.
Серафима сделала пару кругов вокруг скамейки, разминая ноги. Собака немного походила за ней, потом сунула нос в кусты и выволокла оттуда что-то, цепляющееся за ветки.
– Чего ты там тянешь? Фу! Брось! Падаль какая-нибудь! Собака ты противная!
Не слушая вопли, собака притащила к ее ногам какой-то обрывок.
Серафима нагнулась и посмотрела внимательнее. Потом подняла порванный ошейник и прочла надпись, накарябанную на металлической пластинке:
– Фридрих Барбаросса. Это ты, что ли?
Она с сомнением посмотрела на собаку.
– За что же, честного пса назвали таким именем? Кто хоть он такой, этот Барбоса?
Собака сделала скучную морду.
– Во всяком случае, ясно, что ты мальчик. Буду звать тебя Барбосом. Согласен?
Пес подумал и гавкнул.
– Ну, значит, так, Барбос. Пошли искать пропитание. Только сначала сбегаю в кустики пописать. Посторожишь?
Серафима огляделась и, не обнаружив свидетелей, полезла в кусты.
Барбос тоже посмотрел по сторонам и улегся неподалеку. Стеречь.
В деревне, где она родилась, у всех была одна фамилия – Сидоровы. Отличиться можно было только именем. Мать с отцом долго думали, как назвать девчонку. Все хорошие имена были разобраны. Татьяны, Светланы и Ольги встречались
