заметно: ни малейшей точки, ни движения. Даже не видно было коршунов, обычно парящих над скалами… Горы, покрытые густыми зарослями липы, вязов и орешника, замерли, страдая тоже от полуденной жары.
Прошло уже четыре дня, как её сыновья ушли туда на охоту.
Постояв ещё немного, бездумно глядя на горы, матушка зашла обратно в хижину.
К вечеру этого дня вернулись с гор её сыновья. И хотя вернулись они с добычей, не с пустыми руками, но необычно раздражённые.
Дело было в том, что одним тем, что давало их крохотное поле, их большое семейство кормиться не могло. Кроме сыновей в семействе были ещё две дочери. Поэтому приходилось ходить в горы на охоту. Но в этом году, засушливом и неурожайном, все эти беды обострились. И они, уже взрослые её сыновья, вынуждены были уходить всё дальше и дальше в горы, поскольку олени и козы тоже ушли из этих засушливых мест.
– Всё! К чёрту такую жизнь! – вскричал Юстин. – Прочь отсюда, пока не подохли с голоду!..
– Юстин, а как же мы, старики? – спросила его матушка Милена. – Отец уже больной, не может работать в поле… Да и я вскоре уже не потяну хозяйство…
Она стала выговаривать сыновьям об их долге перед родителями. Но они слушали её рассеянно, отводя в сторону глаза.
И она скорбно поджала губы, замолчала. Она чувствовала и свою вину в том, что не могла ничего дать им в жизни. Лицо её прорезали крупные морщины. За последнее время она сильно постарела от забот, хотя была всё ещё статная и крепкая, как и её сыновья, которые были все в неё.
– Я не держу вас, мальчики, – после глубоких раздумий тихо произнесла она.
Она хотела сказать ещё что-то, но только опустила руки, взметнувшиеся было на мгновение от желания обнять, прижать к себе, не отпускать их, своих птенцов, как говорила она иногда в минуту откровения.
Старший её сын, Юстин, с простоватым лицом человека, не скрывающего свои мысли и чувства, был рассудительный, неторопливо мысливший.
И ей думалось, что он будет им, старикам, опорой в старости.
Сосед Савватий, ходивший с ними тоже на охоту, стоял поодаль, чтобы не вмешиваться в домашние распри соседей. Когда же стало совсем неудобно оставаться здесь, он ушёл к себе на двор.
Этим вечером у них в хижине было весело, радостно. Мать приготовила жаркое. На столе появились фрукты из своего сада. Отец достал из погреба вино, игристое, красное, хмельное.
Выпив вина, они, усталые, но довольные, отошли от стола, расселись по лавкам.
Мать, расстроенная от скорого расставания с сыновьями, не могла молчать, стала рассказывать о прошлом.
– Тому уже двадцать пять лет как будет! – глядя на мужа, Михаля, начала она рассказ, словно приглашая и его поддержать её, что она говорит правду, как было тогда. – В тот год через наше село шли гунны… Орда хана Аттилы… Шли они куда-то на восход солнца… В народе говорили, что на Константинополь… Мне тогда было уже семнадцать лет… А ему! – показала она
