пооткрывали рты, когда девушка сначала надела подрясник, на него – кожаный ремень с какими-то мешочками и петельками, затем – тонкую кольчугу, сплетенную по фигуре из плотных рядов колец, судя по матовому блеску – серебряных, наверх – рясу с отложным воротником и рукавными отворотами, мантию с застежкой у горловины, а напоследок голову, спину, плечи и грудь покрыл черный апостольник, туго стянутый вокруг головы.
– На «заколочку» же ж, скрепи платочек, – ухмыльнулся главарь.
Девушка взяла и тут же спрятала оружие в потайной карман рясы.
– А ты непростая же ж… Да и мы не лохи же ж, беглые мы – с бессрочной каторги. Нам терять нечего же ж, – нарочито громко, чтобы слышали остальные, сказал главарь. – Зови меня Картуз, а это мои пособнички.
«Монахиня» молчала, только ее большие выразительные черные глаза не моргая смотрели в глаза Картуза, да так, что по его спине пробежали мурашки. Он спешно отвел взгляд, чего не делал даже за Байкалом на Карийской каторге, где мыл золото в царскую казну среди последнего сброда.
Когда «монахиня» молча подняла небольшой дорожный мешок, закинула его за плечо и так же молча начала подниматься вверх на берег, Картуз подозвал мужиков:
– В Москву идет, больше некуда же ж.
Оглядев всех, он обратился к самому шустрому:
– Ты, Буря, иди за ней, только сильно скрытно же ж – видел сам какая. Потом найдешь нас на Хитровке же ж, где уговаривались.
Буря решил схитрить.
«„Монахиня“ вышла на берег и пойдет к Москве, а в город одна дорога – вдоль Яузы. Куда она денется», – подумал он и быстрым шагом, почти бегом, направился в обход дороги к окраине города.
Да и боялся Буря выдать себя, если следить дорогой.
– На околице у дороги ее дождусь, – разговаривал он сам с собой.
На околице он ждал до самой ночи, но так и не дождался «монахини».
Поняв, что его провели, Буря поплелся на Хитровку, бормоча себе под нос:
– Сейчас получу от Картуза. Хоть бы без крови обошлось. Картуз человек серьезный. На его счету не одна душа загубленная.
На улицах окраины Москвы, освещаемых только луной, было безлюдно, только пьяные голосили песни, шатаясь из стороны в сторону.
– Да, ночью на улицах простым людям опасно – прирежут за копейку, а пьяным все море по колено, – пробормотал Буря.
Он свернул в темный, но знакомый лабиринт улочек и переулков, чтобы срезать путь.
– И Хитровка эта еще у черта на Кулишках… – подумал Буря.
Это было последнее, о чем подумал Буря, потому что его шею проткнуло длинное и острое «шило»…
В обшарпанную дверь квартиры на втором этаже доходного дома на окраине Москвы постучали условным стуком.
Черноволосый бородатый мужик с грубыми чертами лица непонятной национальности, одетый в старую, но чистую нерусского покроя
