Буц, я когда прочитал в буклете “чтец снега”, в мозгу точно Большой Взрыв Конфетти расцвёл, аж голова закружилась. Существуй чтец в реальности, он мог бы помочь, может, дал бы какой-то дельный совет, как выкарабкаться из сложившейся ситуации. Он ведь знает человечество лучше самого человечества.
Буц молчал, раздумывая. Конечно, чтец снега – это идея фикс, скорлупа, в которой Холс спрятался от отчаяния и ужаса после потери семьи. А почему именно чтец снега? А потому что родом из детства. Чуть что, человек башкой в детство ныряет, как страус в песок. И иногда без этого никак. Либо в детство, либо в петлю.
Холсу хотелось верить, а Буц в мифы, легенды и прочую бредятину никогда не верил. Странно. Одно дело читать фантастическую книгу, а другое, если кто-то утверждает подобное всерьёз. Такому проще рожу набить. Наверное, Холсова идея вызывает доверие потому, что сам Холс никогда не обманывал, никогда не нарушал обещаний, не врал даже в мелочах. Такому человеку хочется доверять, особенно если считаешь его другом… Так, только бы в себе не запутаться.
Вот и Парапуз. Пустые замусоренные улицы, брошенный транспорт. Бледно-жёлтый грузовик, врезавшийся в витрину ювелирного магазина и усыпавший осколками тротуар. Оптимисты, видать, грабили. Или обедневшие фараоны. Умирать, так в золоте и алмазах.
До института добирались с полчаса. И не встретили ни одного человека. А вот скопления фиолета блуждали по Парапузу, как огоньки по болоту. Насколько стаек увязались за джипом, но быстро отстали, будто было лень преследовать. Удача размером с мегаполис?
Припарковав “Зевса на измене”, Холс и Буц подошли к институту энтомологии, похожему на лежащую на земле трёхэтажную мягко-серую букву “Е” с тремя выпуклыми горбами воздухотруб на крыше.
Где-то там, среди горбов, прохлаждается вертолёт.
Холс прижал карту сотрудника к чёрному прямоугольнику магнитки и потянул ручку на себя. Дверь открылась. Холс с облегчением произнёс:
– Боялся, ректор заблокирует двери. Чрезвычайная ситуация всё же.
– Любой путь полон запертых дверей, – молвил Буц. – Будешь всякий раз так дёргаться, боюсь, когда-нибудь в лифте тебя хватит удар.
– Иди к чёрту, – равнодушно ответствовал Холс и переступил порог.
Вестибюль поражал непривычной пустотой и тишиной. Бледно-сиреневый паркет, белая стойка, бежевые стулья и красно-синий автомат с газировкой выглядели так, словно знать не знали о существовании человека и вполне себе обходились без него.
– Эй! – крикнул Холс. – Есть кто?
Буц снял “Юность” с предохранителя.
– Никого, – сказал он. – Никого, кто желал бы откликнуться.
Они направились в сторожку, где хранились ключи, и откуда раздался треснутый голос, пьяно навывающий:
– Мииняяя нихтоо нее уучииллл-ил-ик ихрааать наа хххиииитаааррре! Я сссам би-ил и щи-ипааал струнЫЫЫ! И би-ил, и щи-ипаал-аал!
