истории и того строгого немецкого порядка, который, в конце концов, стал нарицательным. А прочие финтифлюшки лишь подчёркивали это, намекая, что и сухому германскому педантизму не чуждо чувство прекрасного. Пусть порой и весьма лаконичное.
Свет, умеренно вливаясь сквозь высокие зауженные проёмы окон, позволял хозяину кабинета быть на виду во всём великолепии… и в то же время привычными тенями удачно прятал то, что не следовало выставлять напоказ[3].
Начальник службы имперской разведки подавил першение в горле, перейдя к следующему пункту доклада:
– Само предприятие с переходом северными ледяными широтами на Тихий океан просчитывалось анализом и прогнозами как весьма сомнительное… – хотел добавить, мол, «чёрт знает, на что способны эти русские», но, естественно, не посмел, чеканя сухим военным языком: – Непосредственное наблюдение по месту было возложено на агентов из членов экипажа парохода «Роланд».
И не только.
В последний момент удалось заключить контракт, разместив на одном из вспомогательных судов северного отряда Небогатова – Рожественского станцию беспроводной связи фирмы «Телефункен».
Аппаратура сложна в управлении, поэтому по договору, дабы подготовить русский персонал, на судно были прикомандированы технические специалисты компании, куда мы включили нашего офицера из третьего бюро разведки.
Саботируя адекватное обучение русских телеграфистов, мы рассчитывали, что это вынудит оставить сотрудников «Телефункен» при станции, и наш офицер сможет проследить весь северный маршрут. Если таковой будет удачным… Однако, несмотря ни на что, наших людей ссадили в Александровске, что на Коле, и эта ниточка оборвалась.
Что касается «Роланда» – пароход вынужден был уйти с угольщиками компании HAPAG.
Вильгельм на миг выключился, погрузившись в воспоминания.
Изначально он лишь с недоумением смотрел на всю эту северную эпопею, затеянную кузеном Ники.
Война для русских началась неудачно, и кайзер двояко относился к такому развитию событий. С одной стороны, военные неприятности ослабят потенциально опасного соседа, что уже неплохо, с другой – проигрыш в войне приведёт к утере позиций России на Дальнем Востоке и возращению к западным и южным направлениям, что было совершенно не в интересах Германии.
Когда поднялась шумиха с застрявшими во льдах кораблями, он как мог подбодрил Ники. И даже посочувствовал по-человечески… и по-родственному, отослав телеграммы поддержки.
Хотя, если быть честным, эта возня с северным походом, странные слухи и не менее странное и пристальное любопытство англичан немного настораживали! В связи с чем были и доверительные письма в Санкт-Петербург с целью прозондировать почву, надеясь, что Николай II в личной переписке даст более пространные и откровенные ответы: что же там вообще у него происходит со всей этой рискованной причудой северного перехода.
Ники отписался! Так же по-родственному, почти простодушно, но с явно византийской изворотливостью.
Левый, закрученный кверху ус кайзера перекосило вместе со слегка презрительной улыбкой – он никогда не считал Николая слишком умным, как и особо искушённым в политических интригах. «Управляя варварской страной, он слишком ославянился…»
А сравнивая, например, с Эдуардом VII – по-родственному и в плане противостояния держав, он не полагал русского царя и достойным противником, находя силу России лишь в многочисленности её армии. Впрочем, по выучке далёкой от идеала.
«Если будет надо, я переступлю и через одного, и через другого!»
За мыслями император не заметил, что снова стоит перед зеркалом, держа осанку и, что уж там… любуясь своей выправкой.
Затронув в повествовании германского императора Вильгельма II, стоит сказать, что этот человек во всём олицетворял собой исключительно германский, прусский… истинный дух милитаризма.
Возможно, в такой постановке – «истинно прусский милитаризм» – просматривается нечто субъективное, предвзятое, и те же самурайско-японские, или наполеоно-французские, или карло-шведские вояки не менее грозны и воинственны.
А может, всё дело в фонетике или же самой топологии немецкого языка – обертонов, взросших из времён диких гуннов, взывающих соплеменников к отваге, лающими выкриками устрашающих врага. Впитавших в себя и мифы Нибелунгов, и наследие легионов Римской империи.
И потому военные речи, что Фридриха Великого, что Бранденбургского, что очередного будущего фюрера под лязг затворов марширующих войск, столь идентично характерны и неотвратимо брутальны.
Но вернёмся к последнему кайзеру Германии.
Имея врождённый физический дефект и подвергшись в детстве
От рождения у будущего кайзера была повреждена левая рука, что так и осталась увечной. Это пожизненное уродство им тщательно скрывалось.
