изумлением понял, что оппонирующий ему внутренний голос принадлежит его недавно ушедшей в мир иной матери Герде. Кто-то, безусловно, знающий внутри торжествующе засмеялся: «Делаешь несомненные успехи, мой мальчик».
«Имей в виду, подселенная личность будет диктовать тебе свою волю! Ты заживешь чужой жизнью! Ты быстро и окончательно забудешь обо мне! Ты забудешь о нас с папенькой!». Последние сомнения исчезли без следа. Точно, это незабвенная маменька Герда.
К собственному изумлению, Боб воспринял увещевания всерьез, он попытался было урезонить почившую в бозе старушку, жалуясь на опостылевшую жизнь, но та лишь усиливала натиск, в ее тоне появились угрожающие нотки. В какой-то момент ему показалось, он нашел правильную принципиальную позицию и соответствующую ей не новую, но удачную формулировку: «умерла, так умерла». Но тут появился еще один голос, слабый, как бы шарахающийся от начальственного голоса маменьки: «Давайте все обсудим трезво. Опять эти вечные семейные скандалы», – тут Боба неприятно поразило понимание, что это голос его незабвенного папеньки.
«Как же они мне все надоели», – в сердцах сказал сам себе Боб, – Никакого покоя от родственников!».
А маменька Герда продолжала нудить с извращенным упоением: «Зачем же мы тебя лелеяли, растили, воспитывали, учили тебя? Это что, все зря? Забыть о себе самом, бросить все, что тебе привили родители, чему тебя научили в школе и университете!? И это все, чему ты смог научиться, на что ты оказался способен?».
«Спасибо Вам с папенькой за все», – и этим, исчерпывалось то, что смог удачно вставить в нескончаемый монолог усопшей маменьки Герды добрый Боб.
«Ты готов отдать свое физическое тело на произвол чужой, даже неизвестной тебе личности? Отдать на растерзание? Чтобы эта личность делала с телом все, что захочет? А сколько мы вложили в это твое физическое тело? И труда, и внимания, и заботы, и денег!», – без устали укоряла маменька.
Боб пытался вспомнить и думать о чем-нибудь другом, совершенно постороннем, чтобы отвлечься, но даже самые приятные мысли с легкостью изгоняла маменька Герда.
«Нет, я этого не допущу! Я с трудом смирилась с тем, что ты не дотянул до папенькиной ложи. Боже, как мне это тяжело далось! Но ты, хотя бы всегда был классным игроком в покер! Папенька, а ты что молчишь? Скажи же ему! А ты все сопишь и молчишь! Это же твой сын!».
К семейным дебатам снова присоединился долго крепившийся папенька Гилберт. Его стершийся бас и бесконечное менторство при жизни нередко приводил Боба в бешенство. Аргументация папеньки была более развернутой и строгой, однако существенно менее убедительной. «Сынок, это же лотерея. Может быть, тебе достанется личность, принадлежащая другой религии. Она может оказаться мусульманкой, или буддистом. Хуже того, баптистом или адвентистом седьмого дня. Это будет головная боль для нас всех. Вполне вероятно, у этой подселенной личности будет другой мировоззрение. Например, она не проявляет должного уважения к старшим и не
