Стеллер хороший, трогательный. Информации о нем мало. Почти как о его корове. Корова тоже трогательная, мирная, большая, семитонная, грустная, травоядная, паслась на отлогих морских берегах и люди ее сожрали. Всю-всю беззащитную коровку. В музее она в 3D и ее можно погладить пальцем по экрану. Милая.
На мореходной карте неведомого года есть Море Акиян и Море Байкал, шведы, шаманы и немирные самоеды. И название «шаманы» лучше всего подходит ко всем этим малым народам.
Памятник себе нашла в музее: ительменка сидит на полу, вытянув ноги ровно вперед, как даже кукла сидеть не сможет, держит в руках какую-то работу и смотрит в пустоту.
Из музея добежали до ресторана «Киото» и ели там суп удон (место хорошее, тепло, чисто, вай-фай, цены московские), а оттуда на такси отправились пить кофе и переводить сербских поэтов в «Бейкер-стрит», так и день прошел.
«Памятник себе нашла в музее…»
Георг Вильгельм Стеллер
Во-первых, не Стеллер, а Штёллер (в немецком -st- читается как -шт-). Родился в Баварии в семье кантора и органиста, учился теологии, медицине и ботанике в разных университетах Пруссии, а когда не получил кафедры, в 1733 году отправился на поиски подобающего места в Россию и через год оказался личным медиком у Феофана Прокоповича, на минуточку – архиепископа Новгородского, первенствующего члена Синода Православной Российской церкви, сподвижника императора Петра I.
Феофан очень ценил Георга Вильгельма и посвящал ему стихи, в которых он описывал, как умирает, пока зануда Стеллер ищет ему необходимые ингредиенты для лекарства.
В 1736 году Георг Вильгельм женился на вдове медика русского императора по фамилии Мессершмидт. Мы не поняли, зачем он это сделал, потому что уже через год он отправился из Петербурга через Новгород в Москву и дальше, через Казань в Енисейск, и дальше, через Иркутск в Охотск – к Берингу, в первую Камчатскую экспедицию. Больше он своей жены не видал никогда.
Везде, где он проезжал, он собирал ботанические материалы.
– Он не был обременен гардеробом. Поскольку надо было все имущество везти с собой через Сибирь, у него его было так мало, как только возможно. Для пива, меда и водки у него был всего один стакан. Вина он не употреблял совсем. У него была только одна миска, из которой он ел и в которой он готовил все свои кушанья. Для них ему не требовался повар. Он все варил сам и все как можно проще, так что суп, овощи и мясо помещал в один горшок и варил все вместе. Он легко переносил чад от стряпни в комнате, где он работал. Ему не нужны были парик и пудра. Любые туфли и любые сапоги ему годились; при всем этом он никогда не досадовал на плохие жизненные условия; он всегда был в хорошем настроении, и, чем необычнее шли его дела, тем радостнее он был8, – писал о нем его непосредственный начальник, академик Иоганн Георг Гмелин, и все это, конечно, сделало
