Или психологический срыв? Думаю, тебе нужно подойти к этому вопросу очень осторожно, Дима. Чтобы никому не навредить.
Я закрыла за собой дверь душевой кабины и включила воду. А когда повернула голову, увидела, что Димка стоит в дверях ванной комнаты, и за мной наблюдает.
– Марьяна, ты беспокоишься о детях, – спросил он, – или пытаешься дать мне понять, что я в отношениях с тобой тороплюсь?
Подумать только, сколько прозорливости. Раньше Дмитрий Алексеевич в этом замечен не был.
Я приоткрыла дверь кабины, глянула на него.
– Я беспокоюсь о детях, Дима. Я сама жила в неполной семье, знаю, что это такое. Да ещё неизвестно, как отреагирует твоя жена. – Я хмыкнула. – Знаешь, мне кажется, она настолько тебя любит и тебе доверяет, что ей не приходит в голову сомневаться в твоей честности. Наверное, и сегодня она безоговорочно поверит, что ты настолько вчера устал, что заснул в офисе.
Я дверь снова прикрыла, но всё равно услышала Димкины слова:
– Сегодня я ей врать не собираюсь.
Отвечать я не стала. В конце концов, это не моя семейная жизнь.
Но я для себя такой жизни точно не желаю.
Шура испытывала неловкость, кормя Абакумова завтраком. Я видела это по её лицу, по её сосредоточенным движениям, по тому, с каким пристрастием она подавала Дмитрию Алексеевичу кофе. И наблюдала за ним, когда Абакумов, позавтракав, поднялся из-за стола, подошёл ко мне, наклонился, и запечатлел на моём лбу хоть и скромный, но совсем не отеческий поцелуй.
– Мне нужно в офис. Ты останешься дома?
Я кивнула. Закинула голову назад, Димке улыбнулась.
– Да. Останусь дома.
Он в мои глаза смотрел, затем попросил:
– Пожалуйста, не делай глупостей. Останься дома, отдохни. Последние дни выдались тяжёлыми. А я приеду вечером, и мы с тобой куда-нибудь сходим.
Обещать я ничего не стала, лишь удерживала на губах улыбку. Кажется, Дмитрий Алексеевич в своей голове уже нарисовал нашу с ним совместную жизнь. В этом доме, с определенным укладом светских мероприятий, с его работой на определенной должности. Со штампом о разводе в своём паспорте.
– Он что же, Марьяна, жить у нас будет? – осторожно поинтересовалась у меня Шура, когда Абакумов уехал.
Шура убирала со стола посуду, оставшуюся после завтрака подзадержавшегося, как она считала, гостя, и на меня, молчаливую и задумчивую, поглядывала. Я перевела на неё взгляд. Помолчала, будто и, правда, задумалась над её вопросом. Потом сказала:
– Не будет. Не переживай.
Шура тут же фыркнула.
– Ведёт себя, как хозяин. Как ещё только на стул Александра Гавриловича не сел. Прости, но я бы его полотенцем по хребтине прогнала.
Я посмотрела на пустующий отцовский стул. Сказать мне по этому поводу было нечего, поэтому я резко из-за стола поднялась.
– Шура, я буду у отца в кабинете. Позови ко мне Пал Палыча. Он
