Сколько горя и потерь пережито нами, сколько боли и отчаяния.
Мы многое прошли вместе когда-то, а сейчас он будет в этом один. Вариться заново, а я…я даже помочь не могу. Потому что стена между нами. Я выдергиваю из нее даже не по кирпичику, а по крошке.
Протянула руку, чтобы положить Максиму на плечо и тут же отдернула, когда он вдруг задал свой вопрос, от которого у меня по коже пошли мурашки. Я знала, о чем он думает и в чем сейчас обвиняет себя. Захотелось закричать, чтоб не смел считать себя мразью, чтоб не смел опять ненавидеть.
– Я не родная сестра. Сводная. У нас с Андреем общая мать, а у тебя с ним общий отец. Мы с тобой не брат и сестра.
Все же положила руку ему на плечо и сжала пальцами. Сильно. С трудом сдерживаясь, чтобы не обнять его рывком. Но он не даст. Ему не нужно сейчас мое сочувствие. Жалость не нужна. Она лишь унизит и оттолкнет от меня. А я делаю свои первые шаги по знакомому лабиринту, но в кромешной тьме и по памяти, и мне страшно, что вдруг я что-то забыла или в лабиринте изменилось расположение тупиков и смертельных ловушек.
– Когда родилась наша дочь…Ты назвал ее Тая. Потому что тебе казалось, что она может растаять как и все то счастье, что у тебя было.
***
Облегчение. Оно позволяет выдохнуть. Позволяет проглотить ком, застрявший в горле и вдохнуть полной грудью. На автомате повернул голову и взглядом в ее руку тонкую впился, в то, как сжимает моё плечо пальчиками. А я не чувствую ничего. У меня тело окаменело, и сердце всё еще по швам трещит, потому что она не улыбается. Потому что в ее голосе тревога. В нём молчание. То, которое перед взрывом бывает. Когда на осколки разлетается весь твой мир. Только что она сделала пробный выстрел. И даже несмотря на то, что я выстоял на ногах, всё еще не убирает руку, неосознанно готовя к чему-то еще.
– Отец…Расскажи мне о нём. Ты сообщила ему, что я жив?
И вдруг резкое понимание – его я не видел на похоронах. Андрей был там, а отца не было.
***
Я невольно сжала пальцы еще сильнее и уже сама стиснула челюсти.
– Савелия нет больше, – голос сорвался. и я отвернулась…не могу смотреть ему в глаза и говорить это, – его убил Ахмед Нармузинов. Лет восемь назад, Максим.
Снова повернулась и встретилась с его взглядом. Я должна была увидеть, что он чувствует. Должна была поймать эту волну боли. Она была мне необходима, чтобы схлестнулась с моей…чтобы понять – там под этой отвратительной маской циничного мерзавца тот самый Максим, которого я разглядела сердцем еще много лет назад… И я его увидела. Он смотрел на меня расширенными зрачками, в которых поднялось цунами всепоглощающей тоски, от шока дрогнули уголки чувственных губ и пальцы стиснули бокал с такой силой, что, мне кажется, я сейчас услышу треск стекла.
***
Я мечтал об этом столько лет. Изо дня в день, из года в год несколько лет подряд. Я жил только своими планами о мести. О том, как сообщу ему всё о себе, как ткну в лицо письмо матери…а потом вырву его
