добавил, начиная убирать со стола в раковину грязную посуду. – Тут уж, действительно, водочка, похоже, не поможет. Она, брат, против любви, особенно неразделенной, бессильна. Одно могу тебе сказать для утешения. Строками стихотворными неведомого мне поэта, которые я, однако же, запомнил отчего-то: «Не создавай себе кумира. Не называй брильянтом медь. Пойми несовершенство мира, чтобы потом не пожалеть…» Да, вот еще что. Завтра у меня предстоит довольно трудный день, так что отвезти тебя в аэропорт я не смогу, уж извини.
– Да я сам доберусь, – ответил я Андрею. – На метро доеду до центрального Аэровокзала. Там зарегистрируюсь. А оттуда меня до Домодедово уже аэрофлотским автобусом, прямо к рейсу, доставят. Так что не беспокойся.
– Но кофе мы с тобой утром, я надеюсь, выпить успеем, – продолжил Андрей, зажурчав струей воды над раковиной, чтобы вымыть посуду. – А если уйду из дома раньше тебя, закроешь квартиру, ключ я тебе оставлю, и отдашь потом соседке – пенсионерке. Она всегда дома. Но я ее еще предупрежу, на всякий случай.
На следующий день, во второй половине дня по московскому времени, я без задержек улетел в Сибирь.
Приземлившись рано утром, уже по местному времени, в аэропорту Иркутска и шагая от трапа самолета до близкого аэровокзала, с неприязнью отметил для себя, что и здесь, в Сибири, все как-то серо, хмуро, настороженно вроде.
«Тоскливый какой-то год начинается, – подумалось мне. – Где наше обычное сибирское солнце, по которому я так тосковал и в Питере, и на Белом море. Хотя какое солнце в шесть часов утра, в начале января…»
Дома же, напротив, все было очень хорошо, все были искренне рады мне. И мое тоскливо-тревожное чувство как бы померкло, выцвело будто на действительно ярком сибирском солнце…
Через пару дней, возвратившись из Сибири в Ленинград, я убедился, что моя тоска, оказывается, просто раньше меня перекочевала в сей град Петра. Ожидая меня в казенной комнате аспирантского общежития, в котором на площади Мужества (да, видно мужества-то мне как раз не доставало) я жил со многими другими аспирантами со всего Советского Союза с его шестнадцатью национальными республиками. Причем живущие со мною по соседству, на нашем втором этаже, казахи обычно приглашали меня по воскресеньям на очень вкусный, сочный плов. Готовили они его на общей кухне, которые были на всех четырех этажах аспирантского общежития, в специальном казане, привезенном с собою из дома. И плов, и зеленый чай, который они пили с финиками и ядрами грецких орехов, приучив к этому и меня, все было очень вкусно. Но от тоски все равно не спасало, а лишь на время притупляло ее.
А еще одна моя соседка по этажу – рыжеволосая, с белыми ресницами, как у телушки и синими, словно сибирское небо зимой, глазами финка Айну Юкка, ни с того ни с сего на Рождество вдруг, заглянув накануне вечерком – в сочельник в мою комнату, подарила мне цветастый, модный, с очень необычным рисунком, галстук, объяснив, что на нем изображена яйцеклетка под электронным микроскопом. И поскольку мне отдариться было нечем, я пригласил
