расспросить его о жене, но он отмалчивался или отделывался двумя-тремя фразами.
С очередных получек купила все для работы маслом, мне ведь почти негде тратить деньги: питаюсь бесплатно в кафе у Флоренс, за жилье плачу, я уже писала это, смешные деньги. Может быть, не все – некоторые краски очень дорогие, но мне пока вполне достаточно. Пару наиболее приличных, на мой взгляд, акварелей пыталась повторить в масле. Получалось плохо: все же это совсем разная техника. Поэтому в одну из суббот пришла в «свой» парк тяжело нагруженная, ставила эксперимент. Нарисовала первый этюд в масле, потом долго смотрела дома – ничего похожего на то, что видела в парке. Вялые цвета, не та зелень, все не такое, как в природе. Еще несколько раз экспериментировала, пришла к выводу, что нужно давать более интенсивные, чистые тона, чем видишь в природе. Но если для этюдов – учебных этюдов – парк годится, для картины нужно искать более интересный сюжет.
К тому времени на акварелях перестала замечать явные ошибки. Что это? Действительно не ошибаюсь или слишком привыкла к этим сюжетам? Глаз скользит, ничего не замечая. Спросила Билла, тот пожал плечами:
– Да нет, вроде все нормально – средненькие акварели. Кстати, такие покупают. Они успокаивающе действуют на нервы. Если поставишь парочку недорого, долларов по 40–50, их купят.
Сказал это и забыл, перешел на размышления о своей последней неудаче на выставке. Оказывается, о нем ничего не написал художественный критик, посетивший галерею. А я задумалась. Раньше даже мысли не было о продаже моих опусов. В то же время слова Билла при первой встрече о том, что, работая в кафе, никогда не стану художником, помнила всегда. Но твердо решила – посредственные акварельки выставлять на продажу никогда не буду.
На выставку во Фрист Арт музее я ходила три раза. Не так уж часто у нас представляют такое множество современных картин. Каждый раз останавливалась около портрета военного в полный рост. В первый раз не поняла, что меня в нем привлекает. Но на второй раз сообразила – молодой солдат похож на Роберта… Роберта, каким я его увидела в освещенном лобби отеля во Франклине. Ведь до этого было темно и страшно. Нет, я почти сразу поняла, что это не он, память на лица у меня хорошая. Здесь были не те брови, глаза чуть уже расставлены. Пыталась понять, почему меня так привлек этот портрет, в общем-то ничем не примечательный. И вспомнила свой стыд, когда поняла, что Роберт и не собирается воспользоваться моментом. Кстати, что же он такого сказал, что мне стало стыдно? Тогда, утром, не могла вспомнить и сейчас не помню.
На следующий день мы были в музее с Биллом и его приятелем-художником. И встретила у портрета самого Роберта. Вернее, он меня окликнул. Ничем не выдала своего даже неприличного интереса к картине, спросила, не он ли на ней, хотя прекрасно понимала, что это невозможно. Он сослался на своего брата – возможно, рисовали его. Упомянул, что в его семье все мужчины служат в морской пехоте. Воспользовалась моментом и спросила, будут ли его дети
